Социалистическая стратегия и партия

Ниже приводится стенограмма доклада Жильбера Ашкара «Марксизм, социалистическая стратегия и партия», который был сделан в рамках южноафриканской инициативы «Диалоги за антикапиталистическое будущее». Здесь Ашкар рассказывает о концепциях партии от Маркса до настоящего времени и их значение для современной социалистической стратегии. Эта стенограмма была отредактирована и дополнена Жильбером Ашкаром. Оригинальную видеозапись выступления можно посмотреть здесь.

Спасибо, что пригласили меня выступить на этой встрече. Для меня это прекрасная возможность обсудить вопросы с товарищами из Африки — я родился и вырос в Сенегале.

Тема, заявленная организаторами, довольно широка: «Марксизм, социалистическая стратегия и партия». Все эти темы объединены под одним заголовком, хотя они охватывают широкий спектр ситуаций. Как известно, существует множество «марксизмов», и каждый из них претендует на то, что он является единственным настоящим и самым подлинным. И безусловно, существует множество разных социалистических стратегий, поскольку конкретные обстоятельства в разных странах придают каждой стратегии свою локальную специфику. Не может быть глобальной социалистической стратегии, которая была бы универсальной везде и всюду. Точно так же, я бы сказал, не существует единой концепции партии, которая была бы актуальна для всех стран и разных исторических эпох. Стратегические и организационные вопросы должны быть связаны с местной спецификой. В противном случае вы получите то, что Лев Троцкий метко назвал «бюрократически абстрактным интернационализмом», который по своей сути бесплоден. Будем иметь это в виду.

Я расскажу о нескольких концепциях, которые были разработаны в ходе развития марксизма, поскольку наше обсуждение придерживается марксистских рамок. И я попытаюсь сделать несколько выводов, извлекая уроки из богатого марксистского опыта.

Маркс и Энгельс, «Манифест Коммунистической партии» и Первый Интернационал

Мы можем сказать, что марксизм существует как соединение теории и реальной политической практики с момента публикации «Манифеста коммунистической партии» в 1848 году. Это долгая история, которая заставляет нас задуматься над существенной разницей исторических условий в нашем ХХI веке и во времена зарождения марксизма. Маркс и Энгельс проявили большую гибкость в этом вопросе с самого начала — это заметно еще в «Коммунистическом манифесте», ставшим одним из первых программных документов марксизма как политического движения. Раздел об отношении коммунистов к другим партиям рабочего класса хорошо известен, но также весьма важен и интересен, поскольку он описывает вид политического мышления, связанного с зарождающейся марксистской теорией, находившейся тогда на самой начальной стадии своего формирования. Это раннее выражение марксистской точки зрения, которое, безусловно, не является безупречным. Но это очень важный исторический документ, открывающий новую глобальную политическую перспективу. Задуманный как политический «манифест», он во многом связан с практическими действиями.

Политическая биография и труды Маркса и Энгельса ясно показывают, что они не придерживались общей теории партии… [П]артия — это инструмент классовой борьбы, революционной борьбы, и этот инструмент необходимо адаптировать к различным обстоятельствам.

В «Манифесте» мы читаем знаменитые строки: «В каком отношении стоят коммунисты к пролетариям вообще? Коммунисты не являются особой партией, противостоящей другим рабочим партиям». Это, конечно, не означает, что коммунисты не собираются создавать собственную партию, поскольку само название документа гласит: «Манифест Коммунистической партии». Точнее немецкий оригинал можно было бы перевести по сути так: «Коммунисты не являются особенной партией по сравнению с другими партиями рабочего класса». („Die Kommunisten sind keine besondere Partei gegenüber den andern Arbeiterparteien.“) Здесь подчеркивается то, что коммунистическая партия не отличается от других партий рабочего класса. Формулировка «другие партии рабочего класса» разъясняется в тексте ниже, однако тут же раскрывается, указывая на то, что коммунисты не «противостоят» им.

«У них», то есть у коммунистов, «нет никаких интересов, отдельных от интересов всего пролетариата в целом». Другими словами, коммунисты не образуют замкнутую секту со своими собственными планами. Они борются за интересы всего рабочего класса. Они являются неотъемлемой частью пролетариата и борются за его классовые интересы, а не за свои собственные. Это действительно очень важный вопрос, потому что мы знаем из истории, что многие партии рабочего класса отделились, как определенные группы интересов, от класса в целом. История полна таких примеров.

Итак, у коммунистов нет никаких интересов, отдельных от интересов всего пролетариата в целом. Никаких собственных сектантских принципов, которые были бы отделены от стремлений класса. Чем же тогда отличаются коммунисты? Коммунисты «отличаются от остальных пролетарских партий лишь» — и далее следуют два момента:

  1. Интернационалистская перспектива или понимание того, что «в борьбе пролетариев различных наций [коммунисты] выделяют и отстаивают общие… интересы всего пролетариата». Идея пролетариата как глобального класса с интересами, не зависящими от национальности („von der Nationalität unabhängigen Interessen“), является отличительной чертой коммунистов в «Манифесте».
  2. Конечная цель борьбы рабочего класса — преобразование общества, уничтожение капитализма и классового разделения. Коммунисты преследуют эту долгосрочную цель на различных этапах борьбы с буржуазией. Они всегда помнят о ней и никогда не упускают ее из виду, борясь в разных направлениях за реализацию частичных требований.

Эти две отличительные черты характеризуют коммунистов как часть рабочего класса, так и как группу или партию внутри рабочего класса, борющуюся за интересы всего пролетариата в целом. Это имеет как практическое, так и теоретическое значение. На практическом уровне коммунисты «являются самой решительной, самой передовой частью рабочих партий всех стран». Они решительны в политической практике, поскольку всегда побуждают движение вперед, к дальнейшей радикализации. На теоретическом уровне, благодаря своему аналитическому видению, коммунисты обладают широким и всеобъемлющим пониманием различных видов борьбы. По крайней мере, это та роль, которую они хотят играть.

«Ближайшая цель коммунистов та же, что и всех остальных пролетарских партий». Маркс и Энгельс пишут: этот новый акцент на общности важен, поскольку идея о том, что мы, коммунисты — всего лишь одна из пролетарских партий, а не единственная пролетарская партия. Сектантское утверждение о том, что коммунисты представляют собой единственную партию рабочего класса и что никакая другая партия не представляет этот класс, определенно не является концепцией, которая выражена в «Манифесте».

А какова ближайшая цель коммунистов, разделяемая с другими пролетарскими партиями? Этот вопрос дает хорошее понимание того, какие некоммунистические партии Маркс и Энгельс считали пролетарскими. Эта цель — «формирование пролетариата в класс, ниспровержение господства буржуазии, завоевание пролетариатом политической власти». Эти цели определяют, что оба автора имели в виду под пролетарскими партиями. И они проливают свет на первоначальное утверждение, в котором говорится, что «коммунисты не являются особой партией, противостоящей другим рабочим партиям» (или особой партией по сравнению с другими). Под партиями рабочего класса Маркс и Энгельс подразумевали все партии, которые борются за эти цели: политическое формирование класса, ниспровержение власти буржуазии и завоевание пролетариатом политической власти.

Помимо этого, политическая биография и труды Маркса и Энгельса ясно показывают, что они не придерживались общей теории партии; они не были заинтересованы в разработке такой общей теории. Я считаю, что это связано с тем, с чего я начал: партия — это инструмент классовой борьбы, революционной борьбы, и этот инструмент необходимо адаптировать к различным обстоятельствам. Не может быть общей концепции партии, универсальной для всех времен и стран. Классовая партия — это не религиозная секта, созданная по единому образцу во всем мире. Это инструмент действий, который должен соответствовать конкретным обстоятельствам определенной исторической эпохи и условиям в каждой стране.

Это постоянное стремление адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам всегда было частью политической биографии Маркса и Энгельса, начиная с их взаимодействия с группой, про которую они быстро поняли, что она слишком сектантская (эта группа была ближе к бланкистской точке зрения), и с той позицией, которую они заняли в 1850 году под влиянием европейской революционной волны 1848 года. В известном тексте, посвященном Германии, «Обращение Центрального Комитета к Союзу коммунистов», Маркс и Энгельс описали коммунистов как осуществляющих именно тот подход, который они изложили в «Коммунистическом манифесте», стремясь продвинуть революционный процесс и защищая отдельную от других классов организацию пролетариата.

Для этого они призвали к созданию рабочих клубов, учитывая опыт Французской революции, в которой политические клубы, такие как Якобинский клуб, играли ключевую роль. Маркс и Энгельс предлагали то же самое для Германии в 1850 году, но на этот раз они отстаивали идею пролетарских клубов (формирующих то, что мы сегодня назвали бы массовой партией), тактика которых должна заключаться в постоянном опережении буржуазных или мелкобуржуазных демократов. Пролетарская партия должна опережать их, чтобы продвинуть революционный процесс вперед, сделав его непрерывным: «перманентная революция» — термин, который они использовали в этом знаменитом документе.

Впоследствии Маркс и Энгельс несколько лет формально не участвовали в политических организациях, вплоть до основания Первого Интернационала в 1864 году. Роль, которую они видели для себя в то время, заключалась в том, чтобы действовать непосредственно на международном уровне, а не участвовать в национальной организации. Первый Интернационал объединил широкий спектр левых политических течений. Эта организация была вовсе не монолитной и включала в себя тех, кого мы сегодня назвали бы левыми реформистами, а также анархистов и, конечно же, марксистов. Анархисты же в основном состояли из двух направлений: последователей Прудона и последователей Бакунина. Таким образом, множество течений и рабочих организаций присоединились к Первому Интернационалу, официальное название которого на архаичном языке того времени звучало как «Международное товарищество трудящихся».

Пиком деятельности Первого Интернационала стала Парижская Коммуна. В этом году мы отметили 150-летие Парижской Коммуны — восстания парижских трудящихся масс, рабочих и мелкой буржуазии, начавшееся 18 марта 1871 года и закончившееся кровавыми репрессиями примерно через два с половиной месяца. Этот трагический исход положил конец Интернационалу после резкого обострения межфракционной борьбы, что очень часто случается во времена неудач и упадка.

Второй Интернационал, социал-демократия, Ленин и Люксембург

Следующим этапом было появление немецкой социал-демократии, за которой Маркс и Энгельс очень внимательно следили из Англии. Одним из известных текстов Маркса является «Критика Готской программы», представляющая собой комментарий к проекту программы Социалистической рабочей партии Германии перед ее учредительным съездом в 1875 году.

Позднее, после смерти Маркса в 1883 году, в год первого столетия Французской революции в 1889 году был основан Второй Интернационал. Энгельс все еще был активен; он умрет 6 лет спустя. Таким образом, Маркс и Энгельс внесли свой вклад в самые разные типы организации в течение своей жизни. Рассмотрим Первый и Второй Интернационалы: во Втором были задействованы массовые рабочие партии, которые сильно отличались от групп, участвовавших в Первом, и охватывали более узкий диапазон политических взглядов. Хотя он был достаточно открытым для дискуссий, в его рядах не приветствовали анархистов. Второй Интернационал опирался на массовые рабочие партии, участвовавшие в самых разных формах классовой борьбы, от профсоюзной до избирательной деятельности, которая в конце XIX века становилась легальной во все большем количестве европейских стран.

Эти рабочие партии, вовлеченные в массовую борьбу, возникли на фоне критики бланкизма, т. е. идеи о том, что небольшая группа просвещенных революционеров может захватить власть силой, путем переворота и перевоспитать массы после захвата власти. Эта перспектива, выросшая из одного из радикальных течений, развившихся после Французской революции, подвергалась резкой критике Марксом и Энгельсом как иллюзорная и противоречившая их глубоко демократичной концепции революционных изменений.

Со времен Маркса и Энгельса марксизм, как мы знаем, получил различные воплощения, но преобладающей в XX веке, несомненно, была российская модель. В частности, это был вариант марксизма, разработанный большевистской фракцией Российской социал-демократической рабочей партии, входившей в состав Второго Интернационала. После раскола партии в 1912 году оба крыла (большевистское и меньшевистское) остались членами Интернационала, который вскоре пережил кризис после начала Первой мировой войны в 1914 году.

Условия в России, конечно, были совершенно исключительными по сравнению с условиями во Франции, в Германии или в большинстве других стран, где существовали крупные секции Интернационала. В России существовал царизм с очень сильной системой государственных репрессий, при которой не допускались никакие политические свободы, кроме кратковременных. Русским революционерам приходилось большую часть времени работать в подполье, скрываясь от политической полиции.

Именно в свете этих весьма специфических условий следует рассматривать рождение ленинизма как теории партии. Она начал формироваться в самом начале прошлого века, и его первым значительным политическим документом стала работа Ленина «Что делать?» (1902). Эта книга предлагала концепцию организации и борьбы, которая во многом была плодом описанных мною обстоятельств: подпольная партия профессиональных революционеров, действовавшая конспиративно, что было единственным способом, который революционеры могли выбрать в России того времени.

И все же, когда мы исследуем эволюцию взглядов Ленина на этот вопрос, мы увидим, что после Революции 1905 года он изменил свою точку зрения, став лучше оценивать потенциал стихийной радикализации рабочих масс. Первоначально он настаивал на том, что стихийные настроения рабочих неизбежно останутся в пределах тред-юнионистской перспективы, но после 1905 года он осознал, что массы рабочего класса могут иногда быть более революционными, чем любая другая организация, включая его собственную!

Тем не менее, это не разрешило спор, развернувшийся до 1905 года между меньшевиками и большевиками по поводу концепции партии: насколько жесткими критериями должно регулироваться членство в партии? Какие должны быть условия для членства? Должны ли все члены партии быть полностью вовлечены в повседневную политическую деятельность или в ее состав должны входить платящие взносы сторонники, независимо от уровня их активности? Эта дискуссия разгорелась в 1903 году. Но когда спустя годы, в 1912 году, партия раскололась, самое серьезное расхождение было политическим, а не организационным. Речь шла об отношении к либеральной буржуазии. Этим объясняется позиция Троцкого, который очень критически относился к концепции партии, выраженной в «Что делать?», оставаясь при этом политически ближе к большевикам. Отсюда вытекает его примирительная позиция по отношению к обоим крыльям после 1912 года, поскольку он соглашался и не соглашался с каждым из них по разным вопросам.

[Большевики] завоевал[и] симпатию большей части как рабочего, так и других социальных классов России: солдат, крестьян и так далее. Чтобы отреагировать на массовую радикализацию, партия широко открыла свои двери. Мы видим здесь гибкость организационной формы в действии, необходимой для адаптации к меняющимся обстоятельствам.

В тот же период Роза Люксембург на самом деле более критически относилась к Социал-демократической партии Германии, чем Ленин. В то время как Ленин считал партию образцом и основным источником вдохновения, Роза Люксембург была самой известной среди тех, кто критиковал «слева» руководство партии. Она также критически относилась к ленинской концепции партии, поскольку глубоко верила в революционный потенциал рабочих масс и их способность обойти руководство социал-демократической партии в революционные времена.

Такого краткого и частичного обзора достаточно, чтобы показать, что сложное разнообразие концепций рабочей партии и ее роли существовало. Этот факт делает еще более важным рассмотрение различных условий в разных странах, в которых базировались сторонники этих взглядов. Партия большевиков превратилась в большую массовую партию в 1917 году. В ходе радикализации общества и революционного процесса партия завоевала симпатию большей части как рабочего, так и других социальных классов России: солдат, крестьян и так далее. Чтобы отреагировать на массовую радикализацию, партия широко открыла свои двери. Мы видим здесь гибкость организационной формы в действии, необходимой для адаптации к меняющимся обстоятельствам.

Формула «демократического централизма», которую обычно соотносят с ленинизмом, на самом деле шла не от Ленина. Тут суммируется организационное функционирование немецкой социал-демократии, включавшее сочетание демократии в дебатах и ​​централизма в действиях. Демократический централизм не предполагалось вводить для предотвращения дискуссии. Напротив, в термине «демократический централизм» упор был сделан на слово «демократический». Даже в суровых условиях царской России внутри каждого крыла РСДРП создавались организационные фракции, велись открытые споры и ожесточенные дебаты. Когда в 1917 году внутри самой России условия изменились, дискуссии стали открытыми.

Позже, в 1921 году, из-за тяжелых последствий гражданской войны в Коммунистической партии (наследнице большевистского крыла РСДРП) фракции были запрещены, и это оказалось роковой ошибкой  Это не решило организационных проблем, но было использовано группой в руководстве одной из фракций, чтобы взять партию под полный контроль и избавиться от любой оппозиции. Это было началом сталинистской мутации.

В 1924 году Сталин дал новое определение ленинизму и превратил его в набор догм. Появилась новая, централистская и недемократическая концепция партии: культ партии и ее руководства, железная дисциплина, запрет фракций и, как следствие, полное уничтожение дискуссий. В работе Сталина «Об основах ленинизма» излагается концепция партии как инструмента «диктатуры пролетариата», что чуждо не только Марксу и Энгельсу, но даже ленинской концепции в книге «Государство и революция» (1917), в которой партия даже не упоминается в определении диктатуры пролетариата (хотя в некотором роде это действительно проблема, поскольку в книге не определены права и роль партий после революции). Но ключевым моментом является то, что идея воплощения диктатуры пролетариата через партию стала частью «исправленного» ленинизма в то время.

Грамши, позиционная и маневренная война

Точно так же, как развивались различные воплощения марксизма, были и различные ленинизмы. К ленинизму себя относили как сталинисты, которых я описал выше, так и троцкисты. Некоторые из последних на самом деле были весьма близки к сталинистской интерпретации ленинизма. Но на отличной от них позиции стоял Эрнест Мандель — бельгийский марксист, чей взгляд на ленинизм был весьма близок точке зрения Розы Люксембург.

Очень интересное размышление, появившееся после русской революции, принадлежит Антонио Грамши, известному итальянскому марксисту. Рассматривая события, которые разворачивались в Европе, он подчеркнул разницу между условиями России и Западной Европы. Мы снова возвращаемся к нашей отправной точке: обстоятельствам, конкретной ситуации каждой страны и региона. В Западной Европе либеральная демократия сопровождала буржуазную «гегемонию». Буржуазия для своего правления полагалась не только на силу, но и на согласие народного большинства.

И это существенное отличие необходимо учитывать, а не просто копировать российский опыт. В типичных западных условиях рабочая партия должна стремиться к установлению контргегемонии, то есть заручиться поддержкой большинства в освобождении от буржуазного идеологического господства. Она должна вести позиционную войну в либерально-демократических условиях, которая позволяет партии завоевывать позиции в самом буржуазном государстве посредством выборов. Эта позиционная война является прелюдией к маневренной войне, концепцию которой Грамши позаимствовал из военной стратегии. В позиционной войне вооруженные силы закрепляются на позициях и опорных пунктах, тогда как в маневренной войне войска приводятся в движение, чтобы занять территорию противника и сломить его вооруженные силы. Таким образом, в типичных западных условиях рабочая партия должна предвидеть затяжную позиционную войну, будучи готовой перейти к маневренной войне, когда это потребуется.

Материалистическая концепция партии и Интернет

Позвольте мне добавить ко всему этому то, что я бы назвал материалистической концепцией партии. Для марксистов отправной точкой в ​​оценке социальных и политических условий является исторический материализм: формы организации конкретного общества, как правило, соответствуют его технологическим средствам. Эту аксиому можно распространить на все формы организации: они обычно адаптируются к материальным условиям. Это верно и для способов управления внутри капиталистических компаний и корпораций. То же самое и с революционной организацией: ее тип и форма во многом зависят от средств, которые она использует для своей революционной борьбы, которые, в свою очередь, определяются доступными технологиями и политическими свободами. Таким образом, если партия в основном полагается на подпольную типографию, это непременно заговорщическая организация, требующая высокой степени централизации и секретности. Если она может печатать свою литературу открыто и на законных основаниях, она может быть открытой, демократической организацией (если она является законспирированной по своему выбору, а не по необходимости, это обычно скорее секта, чем партия). Это подводит нас к вопросу интернета как крупной технологической революции в области коммуникации. Вера в то, что это технологическое изменение не должно повлиять на концепцию партии, является безошибочным признаком того, что последняя превратилась в околорелигиозную догматическую организацию.

В настоящее время все формы организации во многом обусловлены существованием интернета. Вот почему нетворкинг стал формой организации гораздо более распространенной, чем когда-либо раньше. Сетевое взаимодействие, ставшее возможным благодаря виртуальным сетям, таким как социальные сети, также может облегчить построение физических сетей. Благодаря интернету возможен гораздо более демократичный способ функционирования как при обмене информацией, так и при принятии решений. Вам не нужно свозить людей издалека для очной встречи каждый раз, когда вам нужно провести демократическую дискуссию и принять решение.

Потенциал интернета огромен, и мы только начинаем его использовать. У него устойчивый иммунитет к централизму и культам лидерства — иммунитет, которым обладает новое поколение. Я считаю, что такое непокорство среди нового поколения вполне нормально по сравнению с моделями, преобладавшими в XX веке.

Нетворкинг — это обычное дело сегодня. Все началось с сапатистов, которые выступали за такие формы организации в 1990-х годах. Основным воплощением идеи нетворкинга сегодня является движение Black Lives Matter (BLM). Оно началось несколько лет назад, в основном как сеть вокруг онлайн-платформы и общего набора принципов. Местные отделения придерживаются только общих принципов движения, которое не имеет централистской структуры: просто горизонтальное взаимодействие без руководящего центра; ни иерархии, ни вертикальности. Это продукт нашего времени, который был бы невозможен в таких масштабах без появления современных технологий. Это хорошая иллюстрация материалистического понимания организации.

Сетевое взаимодействие также использовалось в другом недавнем крупном событии, которое произошло на африканском континенте, в Судане. Суданская революция, начавшаяся в декабре 2018 года, стала свидетельницей формирования комитетов сопротивления — местных отделений, в основном активных в городских кварталах, каждое из которых включало сотни членов, в основном молодых людей. В каждой крупном городском районе существуют десятки таких комитетов, включавшие по несколько сотен участников. Таким образом организованы десятки тысяч людей в ключевых городских районах. Они функционируют так же, как BLM: общие принципы, общие цели, отсутствие центрального руководства, интенсивное использование социальных сетей. Однако они не черпали вдохновение в BLM. Они, скорее, продукт времени, продукт вышеупомянутого отвращения к централизованному опыту прошлого и его печальным результатам в сочетании с новыми технологиями.

Это, однако, не отменяет необходимости в политической организации единомышленников, людей, которые, подобно коммунистам, описанным в Коммунистическом манифесте, разделяют определенные взгляды и хотят их продвигать. Но качественно более высокая степень организационной демократии, допускаемая современными технологиями, аналогичным образом применима к таким партиям единомышленников.

Подводя итог, ключевой момент, на котором я сделал акцент в начале, заключается в том, что тип организации зависит от конкретных условий места, где она будет построена. Время и место имеют решающее значение в дополнение к технологическому аспекту. Очень важно не впасть в сектантство самопровозглашенных «авангардных партий». Авангард — это статус, который нужно приобретать на практике, а не присваивать себе его. Чтобы действительно быть авангардом, вы должны считаться таковым в массах.

Марксисты-революционеры, желающие создать авангардную партию, должны рассматривать себя, как в Коммунистическом манифесте, как часть более широкого классового движения, в которое вовлечены другие организации различного типа. Им следует стремиться к созданию массовой партии рабочего класса и, в конечном итоге, к ее руководству — если и когда им удастся убедить большинство своих взглядов. Вот почему они должны присоединяться к массовым, рабочим, антикапиталистическим партиям там, где они существуют, или же вносить свой вклад в их построение. Вы создаете массовую партию не путем создания самопровозглашенной «авангардной партии» и набора членов в ее ряды одного за другим. Это не так. Более того, социализм может быть только демократическим. Банально это говорить, но это означает, что нельзя изменить общество к лучшему, если социальное большинство не поддерживает перемены. В противном случае, как трагически показала нам история, вы получите авторитаризм и диктатуру, за которые придется заплатить страшную цену.

Мое последнее замечание касается необходимости демократической бдительности против разрушительного воздействия буржуазных институтов и бюрократических тенденций. Не все страны в мире, но большинство из них, являются странами, где в настоящее время возможно участвовать в позиционной войне, описанной Грамши, которая означает борьбу внутри выборных институтов буржуазного государства. Это должно сочетаться с непарламентскими формами борьбы, конечно, через профсоюзы и различные формы классовой борьбы, такие как забастовки, сидячие забастовки, оккупации, демонстрации и так далее.

В ходе позиционной войны революционеры сталкиваются с разрушительным воздействием буржуазных институтов, потому что на выборных должностных лиц может воздействовать коррумпированная сила капитализма. То же самое можно сказать и о коррумпированной силе бюрократии, которая проявляется в профсоюзах и других институтах рабочего класса. Революционерам следует сохранять бдительность в отношении этих неизбежных рисков и думать о новых способах предотвращения преобладания этого разъедающего эффекта. Это также ключевая часть уроков истории, которую мы должны помнить.

Жильбер Ашкар

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *