Возвращение талибов к власти в Афганистане обострило исламофобию в российском обществе. С другой стороны, Кремль и госпропаганда выставляет запрещенное в России движение «Талибан» борцами с американским империализмом и носителями традиционных ценностей. Швейцарско-сирийский социалист, ученый и основатель блога Syria Freedom Forever Йозеф Дахер критикует обе позиции. По его мнению, левые обязаны найти путь между Сциллой расизма и Харибдой «ориентализма наоборот». Статья будет полезна российским левым, пока остающимся в стороне от международных дебатов об исламофобии. Перевод активиста РСД Леонида Кригера.

Исламофобию в сегодняшней Европе увязывают с длительной историей колониального правления и постоянного вооруженного конфликта на Ближнем Востоке. Но также необходимо, чтобы левые, выступая против этой формы расизма, еще и отказались от культурных стереотипов о мусульманках и мусульманах и сохраняли верность борьбе за демократические права.

Хотя современная исламофобия связана с формами антиарабского расизма, а также с колониальной и имперской историей, заговорили о ней в западных странах после атак 11 сентября 2001 года, осуществленных джихадистской организацией «Аль-Каида» (запрещенная в России организация). Перед лицом «нового глобального врага» и в Европе, Северной Америке и Австралии расцвели законы, дискриминирующие мусульманское население. Но подобные законы принимались также и в Индии, России и Китае [в частности, в Ставропольском крае и Мордовии действуют законы, запрещающие носить хиджаб в школах; необоснованные по мнению правозащитников репрессии в отношении исламских религиозных групп носят постоянный характер — прим. пер.].

На фоне терактов 11 сентября западные государства превратили мусульманок и мусульман в опасных «других», а «война против терроризма» помогла США и их союзникам оправдать империалистические войны в Афганистане, Ираке и других странах MENA [Ближнего Востока и Северной Африки — прим. пер.] под видом противодействия терроризму.

В самой Европе и США новая политика и меры по борьбе с терроризмом в основном были нацелены на исповедующих ислам, к которым относились как к подозрительным, наряду с другим не-белым населением. Основываясь на этой «инаковости» и «опасности», власти увеличили количество законов и средств наблюдения за мусульманками и мусульманами, постоянного cледя, сохраняют ли они приверженность так называемым «западным ценностям» или, как во Франции, «республиканским ценностям».

Введение чрезвычайного положения, действующего во Франции с 2015 года, привело к «возникновению исламофобии в сфере безопасности, затрагивающей мусульманское население посредством антитеррористической политики, которая подрывает принцип верховенства права». Так об этом сообщает Коллектив против исламофобии, чья роль заключается в оказании помощи жертвам исламофобии.

Более того, принятый Национальным собранием «антисепаратистский» закон 16 февраля 2021 года предусматривает больше средств обеспечения безопасности, направленных против мусульманских организаций и ассоциаций, вынуждая некоторые из них (такие как «Коллектив против исламофобии») к роспуску.

Подобная ситуация существует и в Англии. Британское правительство стигматизировало мусульманок и мусульман с помощью различных так называемых «стратегий безопасности», к числу которых относится программа «Prevent», которую начали реализовывать в 2005 году. Она позволяет британским властям установить слежку за любым, кто не согласен с политикой правительства и действиями британского государства. Это несогласие может подразумевать протест против войн в Ираке и Афганистане или бомбардировки Ливии, поддержку палестинского народа или даже противодействие «основным британским ценностям». Эта кампания была в первую очередь направлена против мусульманского студенчества.

Постоянно растущая последние двадцать лет в Европе исламофобия стала результатом, прежде всего, все более авторитарной и расистской политики европейских правительств.

За последние двадцать лет в Европе запрет на формы мусульманской одежды в различных общественных местах перешел от запрета на хиджаб во французских школах и ограничений для учительниц и учителей в некоторых районах Германии до полного запрета закрывающего лицо никаба в общественных местах в Дании, Бельгии, Франции, а недавно и в Швейцарии. Это сопровождалось ростом насилия, направленного против мусульманок и мусульман, мечетей и исламских символов. Данные события показывают, что антимусульманские настроения проникли далеко за пределы маргинальных слоев общества и получили более широкое признание.

За последние десять лет исламофобия продолжила расти в США и европейских странах: их правительства использовали рост новой джихадистской организации, «Исламского государства» (ИГ, запрещенная в России организация), а также приток миллионов беженок и беженцев из стран MENA, чтобы углубить свою расистскую и репрессивную политику.

Многие из этих беженок и беженцев не только спасаются от смертельных репрессий авторитарных и деспотических режимов, таких как режим в Сирии, но также бегут от последствий иностранного военного вмешательства. Но, несмотря на то, что многие из этих мигранток и мигрантов спасаются бегством от исламских экстремистов (таких как ИГ в Сирии и Ираке, а теперь и запрещенное в России движение «Талибан» в Афганистане), по прибытии в Европу они присоединяются к 20 млн мусульманок и мусульман, называющих Европейский Союз (ЕС) своим домом и испытывают направленные на них же исламофобские настроения.

На этом фоне все большее число ультраправых и фашиствующих политических партий на всем континенте делает козлами отпущения мусульманское и другое не-белое население. «Национальное объединение» (ранее известное как «Национальный фронт»), Партия независимости Соединенного Королевства (UKIP), Лига английской обороны, испанская партия «Голос» и Австрийская партия свободы — вот некоторые из политических партий, которые разделяют общий дискурс и политику, направленную на избавление Европы от «мусульманской проблемы».

Однако провели расистскую политику отчуждения мусульманского населения не эти ультраправые политические движения. Это сделали социал-либеральные и правые правительства. Сменявшие друг друга правоцентристские политические вожди неоднократно выступали против «исламистского терроризма» (канцлерка Германии Ангела Меркель) и несовместимости с европейскими ценностями так называемого «исламистского сепаратизма» (президент Франции Эмманюэль Макрон). Постоянно растущая в последние двадцать лет в Европе исламофобия также не сводится к реакции на террористические атаки ИГ и не обусловлена исключительно пропагандой ультраправых групп, как утверждают ведущие СМИ и правительства. Она стала результатом, прежде всего, все более авторитарной и расистской политики, проводимой европейскими правительствами. Эта политика преследует цель консолидировать националистическое воображение побуждением групп этно-расового большинства объединиться против надуманных угроз, исходящих от исповедующих ислам.

Наша борьба должна базироваться на интернационалистском и гуманистическом подходе, не оставляя места для «ориентализма наоборот».

Хоть левые и согласны, что расиализация [политический процесс приписывания расовой идентичности группе, которая не идентифицировала себя как расу — прим. пер.] мусульманок и мусульман правыми и политическим центром — это важная проблема, обострение напряженности и противоречий вызвали две важных реакции на нее, поэтому их требуется обсудить внутри антирасистских и антиимпериалистических движений.

Первая проблематичная реакция — это приверженность левых грубой форме атеизма, которая основана на неправильном понимании марксистских идей и отрицает защиту религиозных прав самим Марксом в контексте государственного вмешательства в свободу вероисповедания и гражданских прав еврейского народа.

Вторая проблематичная реакция, получившая гораздо меньше внимания, — это безоговорочная поддержка исламских фундаменталистских движений на Ближнем Востоке. Такая обычная реакция на исламофобию со стороны определенных западных левых деятелей и организаций предполагает придание людям из стран MENA эссенциализированной [то есть приписывающей неизменный набор качеств — прим. пер.] мусульманской идентичности и воплощает форму обратного ориентализма (ориентализм — термин американского исследователя Эдварда Саида, означающий искаженную западную идею «Востока»). Наша борьба должна базироваться на интернационалистском, прогрессивном и гуманистическом подходе, не оставляя места для «ориентализма наоборот», который влияет на определенные левые течения как на Западе, так и в странах MENA.

Как еще в 1980 году сказал Садык Джалал Эль-Азм, в этом обратном ориенталистском подходе «достаточно идей, верований, философских систем и идеологических надстроек для объяснения “законов движения” восточных обществ и культур». После успеха Исламской революции в Иране авторы, принявшие эту форму ориентализма наоборот, начали утверждать, что арабские левые должны перестроить свои приоритеты, перевернув их с ног на голову: «придать первостепенное значение культурным и идеологическим факторам, движущим массы, и приступить к переформулированию научных, экономических и социальных истин на этой основе».

Другими словами, как объясняет Жильбер Ашкар, «у “ориентализма наоборот” общая основа с традиционным ориентализмом: эссенциалистский взгляд, согласно которому “религиозность является постоянным и сущностным феноменом” для мусульманских народов». Его «обратность» предполагает, что вместо того чтобы считать ислам источником отсталости, его нужно рассматривать как необходимый фактор модернизации и политического прогресса во всех мусульманских регионах.

Было бы ошибкой рассматривать фундаментализм как некое отвлеченное отражение антиимпериализма.

Формы ориентализма наоборот нашли последователей и среди некоторых ученых, хотя они и представляли мнение меньшинства. Такой подход представлен ​​в работах как западных, так и арабских исследователей (например: Carré and Gérard 1983, Roy 1985, Burgat 1995, Dot Pouillard 2009, Jensen 2009, Saad Ghorayeb 2002, Pearson and Salamey 2007), утверждающих, что исламский фундаментализм представляет собой арабское выражение культурного и социального сопротивления посягательствам Запада.

Франсуа Бюрга, к примеру, характеризует «политический ислам как необходимость возврата к культурным корням во всем мусульманском мире». Для него политический ислам служит средством выражения культурного сопротивления, подходящим арабскому миру — «мусульманской речью» («le parler musulman»). Хотя у таких деятелей может быть правильная позиция по противодействию исламофобии на Западе, они, как правило, некритически поддерживают исламские фундаменталистские движения в странах MENA и рассматривают ислам как неотъемлемый язык и культуру мусульманских народов. Согласно этой доктрине движущей силой истории на Востоке является ислам, а не, как на Западе, экономические интересы, классовая борьба и социально-политические силы.

Как пояснил сирийский ученый Азиз аль-Азме, рассматривая эту тенденцию ориентализма наоборот, «ислам как культура сам по себе дает ответы на вопросы мусульманских общин и крайне подробно определяет экономические, социальные и политические факторы. В нем существуют два главных героя, которые являются зеркальными отражениями друг друга: один — исламский фундаменталист-возрожденец и политик, другой — западный писатель или актер, разделяющий эссенциалистский культурализм первого и поднимающий обскурантистский дискурс о настоящем, прошлом и будущем мусульман до статуса неоспоримого знания, то есть совершает распространенную процедуру, с помощью которой эссенциалистское прочтение прошлого, настоящего и будущего, предлагаемое исламским (или иным апологетическим) политическим дискурсом, принимается как адекватный взгляд на прошлое, диагноз настоящего и план на будущее всех мусульман».

Некоторые слои левых, также составляющие меньшинство, аналогичным образом отстаивают мнение, что такие исламские фундаменталистские движения, как ХАМАС, «Хезболла» или «Братья-мусульмане», являются «антиимпериалистическими» или представляют собой «прогрессивную» форму ислама. Они сравнивают их с движениями Теологии освобождения, процветавшими в 60-х и 70-х годах на юге Америки. Эти соображения далеки от реальности, а их выразители впадают в деструктивную логику «враг моего врага — мой друг».

Теология освобождения и исламские фундаменталистские движения различаются как по своей природе, так и по своим целям: теология освобождения не столько выражает культурную идентичность в смысле самосохранения перед лицом «другого» — представителя западного господства (а именно ее выражают исламские фундаменталистские движения). Скорее, она больше укоренена в дискурсе развития и эмансипации угнетенных.

Она в первую очередь мобилизовала бедняков и эксплуатируемых, в то время как исламские фундаменталистские движения, как правило, ориентируются на образованный средний класс и мелкую буржуазию, считая их главными агентами политических изменений. Исламские фундаменталистские движения нацелены в первую очередь на исламизацию общества, политики и экономики, тогда как теологи освобождения никогда не стремились христианизировать общество, а скорее пытались изменить его с точки зрения угнетенных.

Также будет ошибкой рассматривать фундаментализм как некое отвлеченное выражение антиимпериализма. У фундаменталистов религиозная концепция мира, которая подразумевает, в частности, цель возвращения к мифическому «золотому веку» ислама в качестве средства объяснения современного мира и решения его проблем. В первую очередь мы должны критически относиться к представлению о том, что освобождение и развитие арабских стран зависит, прежде всего, от утверждения исламской идентичности, которая позиционируется как «постоянная» и «вечная». Такое представление просто-напросто реакционно, при этом оно резко отличается от подлинных антиимпериалистических движений прошлого.

Националисты и социалисты надеются на прогрессивное социальное преобразование социально-экономических структур угнетения и господства. Фундаменталисты же напирают на идею битвы культур и религий. Они смотрят на империализм как на конфликт между «сатаной» и угнетенными правоверными, а не как его традиционно рассматривают националисты и социалисты — как конфликт между великими державами с их капиталистической системой и угнетенными странами или народами. В этом отношении исламские фундаменталисты вторят концепции мира как «столкновения цивилизаций» Сэмюэла Хантингтона, в которой борьба с Западом основана на неприятии его ценностей и религиозной системы, а не эксплуатации в международных отношениях.

Все тенденции исламского фундаментализма поощряют сексистское видение, одобряющее мужское господство и ограничивает женщин второстепенными ролями в обществе.

Таким образом, исламские фундаменталистские движения стремятся продвигать идею о том, что освобождение и развитие стран MENA зависят в первую очередь от утверждения их исламской идентичности, которая будет «постоянной» и «вечной», а не от борьбы с капитализмом и империализмом. Поэтому у них отсутствует антиимпериалистическое мировоззрение. В самом деле, неудивительно, что и у джихадистского, и у градуалистского [утверждающего, что значительные изменения достигаются благодаря медленному, но продолжительному протеканию незначительных процессов — прим. пер.] крыльев исламского фундаментализма появлялись как имперские, так и региональные государства-спонсоры.

Ранее отмечалось, что США, Саудовская Аравия и Пакистан поддерживали исламские фундаменталистские движения в Афганистане как инструмент в их межимпериалистическом конфликте с СССР против поддерживаемого Москвой режима в Кабуле. То же самое можно сказать и о других формах исламских фундаменталистских сил, таких как «Братья-мусульмане» или «Хезболла». Далекие от последовательного антиимпериализма, они развили отношения как с империалистическими, так и с региональными державами. До 1991 года «Братьев» спонсировала Саудовская Аравия, а в последнее время поддерживает Катар, и за короткий период своего правления Египтом им удалось заключить сделку с Соединенными Штатами. «Хезболла», спонсируемая Ираном, сотрудничает с российским империализмом в сирийской контрреволюции.

Это не означает, что мы не выступаем против империалистических войн и израильского вмешательства в дела ближневосточных государств и вышеупомянутых движений. Сопротивление, в том числе вооруженное, палестинок и палестинцев — их неотъемлемое право, какое есть у любого другого населения, подвергшегося оккупации, колонизации, иностранному вмешательству или авторитарной диктатуре. Израиль накапливает различные формы угнетения палестинского населения. Однако социалисткам и социалистам не следует путать поддержку права палестинского народа на сопротивление, что является принципиальным вопросом, с поддержкой политической идеологии различных палестинских политических партий.

С учетом этого важно помнить, что религиозный фундаментализм — международное явление, которое характерно не только для Ближнего Востока или преимущественно мусульманских обществ. Точно так же следует четко различать религию ислама и фундаменталистские группы.

Такие организации, как так называемое «Исламское государство» (ИГ), «Аль-Каида», различные ветви «Братьев-мусульман» и «Хезболлы» различаются по своему развитию, способу формирования, составу и стратегии. Такие градуалисты, как «Братья-мусульмане» и «Хезболла» в Ливане, участвуют в выборах и в работе существующих государственных институтов. Джихадисты же (такие как «Аль-Каида» и ИГ) рассматривают эти институты как неисламские и вместо этого обращаются к партизанской или террористической тактике в надежде на возможный захват государства. Среди джихадистов также ведутся споры и существуют разногласия по поводу тактики и стратегии достижения своей цели — исламского государства. В различных исторических контекстах и ​​периодах различные фундаменталистские течения порой сотрудничали, а иногда конкурировали и даже боролись друг с другом.

Тем не менее, несмотря на существенные разногласия, они отстаивают общий политический проект. Все варианты исламского фундаментализма разделяют цель создания «исламского государства, основанного на шариате», которое сохранит существующий капиталистический порядок. Исламские фундаменталистские движения, такие как «Хезболла» и «Братья-мусульмане» в Египте, продвигали неолиберальную политику, поддерживая такие меры, как приватизация, либерализация рынка и открытость экономики для иностранного капитала, осуждая социальные движения и нападая на них, особенно на профсоюзные движения.

Исламские фундаменталистские движения не поощряют эмансипацию общества и не выступают против неолиберальной политики. Напротив, они продвигают такую ​​политику, подавляя профсоюзы и рабочих. Можно обсудить и другие вопросы, такие как борьба за права женщин, борьба с религиозными меньшинствами, роль государства и так далее.

Проблемы фундаменталистов ярко проявляются в их отношении к женщинам. Все тенденции исламского фундаментализма поощряют сексистское видение, одобряющее мужское доминирование и ограничивает женщин второстепенными ролями в обществе. Прежде всего, они называют главной функцией женщины «материнство» и привитие следующему поколению исламских принципов. Они навязывают одежду и поведение, которые по их мнению должны защитить честь женщины и семьи. Любое отклонение от таких норм и ограничений они считают уступкой западному культурному империализму.

Группы исламских фундаменталистов без колебаний боролись с протестными движениями в своих странах.

Точно так же исламские фундаменталисты придерживаются реакционных взглядов на ЛГБТК-население, которое они обвиняют в «разрушении общества» и считают его иностранным импортом, угрожающим исламскому обществу нравственными отклонениями и ненормальным образом жизни. Подобные обвинения также выпадают на долю марксизма и вообще любых субъектов, связанных с левыми, которых также осуждают как продукт Запада и идеологии, чуждой «подлинной исламской культуре». Тунисский исламский лидер Рашид Аль-Ганнуши, глава Партии возрождения, не колеблясь обвинил Тунисский всеобщий профсоюз (UGTT) в том, что тот представляет собой наследие французского колониального периода и не является естественным институтом мусульманского общества.

Более того, исламские фундаменталистские движения, такие как «Хезболла» и Силы народной мобилизации в Ливане и Ираке соответственно, без колебаний боролись с протестными движениями в своих странах. Различные движения, связанные с «Братьями-мусульманами», с энтузиазмом поддерживают авторитарное турецкое государство во главе с Эрдоганом. Именно так различные исламские фундаменталистские силы формируют второе крыло контрреволюции (первое — это существующие деспотические режимы).

Поэтому левые должны выступать против исламофобского дискурса, развиваемого и поддерживаемого западными элитами, правительствами и средствами массовой информации. Но эта принципиальная позиция не должна мешать нам поддерживать радикальные изменения в обществах стран MENA и бороться за них, развивая материалистический анализ динамики общества и партий исламского фундаментализма, которые различными способами противостоят продолжению и углублению революционных процессов и радикальным изменениям снизу.

Йозеф Дахер