Кирилл Медведев. О социальном государстве, реформизме и революции

Разговор о стратегии социалистов невозможен без разговора о социальном государстве и о сомнительном на сегодняшний день противоречии между левой реформой и революцией.

С одной стороны, мы видим левую среду, состоящую на 90% из мужчин, которых бесконечное социальное унижение в постсоветском мире и зрелище отвратительных миллиардеров у власти заставляет ассоциировать себя с исторически успешными большевиками и пытаться реконструировать их методы в мало подходящей для этого ситуации.

С другой, мы все чаще слышим нечто вроде: «Откажитесь от вашего коммуняцкого радикализма и просоветского рессентимента, будьте хорошими розовыми социал-демократами, наличие которых необходимо для стабильной парламентской системы. И тогда мы возьмем вас в прекрасную Россию будущего, где вы будете страховать нормальный капитализм и прибыли честных капиталистов от кризисов».

Конечно, оба подхода не способны сделать из левых полноценных субъектов общественной дискуссии и политики. Один из важных шагов к такой субъектности — разговор о том, как мы видим социальное государство, которое все еще прописано в конституции, а значит, является ключевым и неизбежным фактором в политических ставках. Каковы исторические ограничения этой модели и какие последствия может иметь борьба за нее?

Полезные в этом плане вещи пишет современный американский марксист, редактор журнала Jacobin Питер Фрейз. По его мнению, «огромной трагедией послевоенного социализма было порожденное им извращенное разделение политического труда — между революционерами, которые отказывались иметь дело с реформистской политикой, и реформистами, которые не могли или не хотели иметь дело с кризисом, к которому неизбежно вели их победы».

Согласно Фрейзу, социальное государство, являясь прогрессивным достижением на определенном историческом этапе, в долговременной перспективе нежизнеспособно и неизбежно достигает точки кризиса. Задача (и одновременно объективная роль) левых, борющихся за структуры социального государства — организация этого кризиса.

Из чего он складывается? В ситуации низкой безработицы, возникающей в социальном государстве, рабочие начинают меньше бояться «power of the sack» («власти увольнения»). Они начинают требовать большего, и в итоге посягают не только на прибыли работодателей, но и на капиталистические отношения как таковые. Так капитализм всеобщего благосостояния достигает «точки Калецкого», в которой его жизнеспособность оказывается под вопросом. И в этот момент капитал начинает отвечать в тех или иных формах — атака государства на профсоюзы, отказ капиталистов от инвестиций, «забастовка капитала» (вывод денег за границу или их удерживание в банках).

Все это — возможные способы вырвать власть из рук рабочего класса. Именно в «точке Калецкого» началась реакция на амбициозную левую программу Миттерана во Франции (включавшую масштабную национализацию и децентрализацию государственной власти), а в Швеции — разгром «плана Мейднера», предполагавшего переход к социализму через «заработные фонды».

Но, если в социальном государстве реализовывать «власть увольнения» становится сложно, есть и другой способ, с помощью которого капитализм «всеобщего благоденствия» может обрести жизнеспособность, не перерастая в революционный кризис — это дисциплинарные меры.

Фрейз приводит пример того, как расширение социального государства в США 60-х спровоцировало политику массовых арестов и разгул военной полиции.

«Пока программа «Великое общество» расширяла доступ к пособиям и здравоохранению, одновременная «война с преступностью» делала бедных, особенно чернокожих, объектом повышенного надзора и государственных репрессий. Это было не совпадение, а элемент сознательной реставрации отношений между государством и рабочим классом».

Итак, в отсутствие социального государства рабочие дисциплинируются «властью увольнения», либо, если они достаточно организованы и способны к сопротивлению, частной полицией.

(От себя добавлю, что в современной ситуации дисциплинирующую роль играют еще и «культурные войны», раскалывающие большинство и объективно затрудняющие его сопротивление капиталу).

Это также означает, пишет Фрейз, что борьба против полицейских репрессий и арестов есть не параллельный и не вспомогательный, а фундаментальный элемент классовой борьбы и движения за социализм. Это борьба против дисциплинарной системы, которая поддерживает существующий режим накопления капитала.

В период же социального государства частичная декоммодификация труда ставит капитал под серьезную угрозу, потому что дает рабочим возможность выдвигать требования к государству и капиталу.

Здесь важно, что европейское социальное государство — это не просто результат морального давления СССР и эксплуатации периферии (на что обычно указывают постсоветские левые), это еще и арена борьбы. Идея польского марксистского экономиста Михала Калецкого, на которого ссылается Фрейз, состоит в том, что экономическая борьба между рабочими и боссами это, в конечном счете, борьба не за повышение зарплаты, стабильное трудоустройство или щедрые пособия. Это борьба за власть.

Вывод Фрейза — антагонизм рабочего класса и капитала никто не отменял и не отменит. Надежды на то, что стабильный компромисс возможен, лишает левых способности справиться с неизбежным кризисом, который порождает успешная реформистская политика. Вера в возможность перманентного классового компромисса внесла вклад в поражение левых и победу неолиберализма.

«Проблема не в том, что мы не можем вместе с рабочими одерживать реформистские победы. История показала, что можем. Проблема в том, что приходит дальше, после победы, и нам нужна теория социализма и социал-демократии, которая готовит наши движения к этой фазе».

Какие выводы можно сделать применительно к современной российской ситуации?
Разумеется, реконструкция в России welfare state европейского образца 60-х невозможна, как и реконструкция «диктатуры пролетариата» советских 20-х.

Тем не менее, объем находящихся на данный момент в частных или государственных руках богатств и ресурсов вполне позволяет обсуждать их использование для полноценной государственной поддержки образования, медицины и других общественных благ, во многом сегодня отданных на откуп рынку.

Такого рода требований со стороны общества будет все больше. Дискуссия о социальном государстве, разных программах его восстановления и развития вот-вот станет и уже становится центральной для разных крыльев оппозиции. Неучастие независимых левых в этой дискуссии может стать для нас фатальным.

Как таковых сознательных левых реформистов в современной России нет. Правда, некоторые считают, что какая-то из частей буржуазии («европейски» или, наоборот, «левопатриотически» ориентированная) способна по своей воле и в своих интересах демократизировать и реформировать общество. Это заблуждение.

Первая группировка, получив власть, может на первых порах подкрепить «социалочку» с помощью «люстрированных» капиталов и, вероятно, иностранных займов, вызывая в итоге новый виток колониальной зависимости.

И, кстати, для защиты новой, так сказать, честной и прогрессивной бизнес-элиты от недовольных масс ей в итоге снова потребуются дисциплинарные меры. К этим же мерам, только еще и с консервативным, культур-расистским душком, прибегла бы и вторая, «протекционистская» группировка, по околоКПРФной традиции ориентирующаяся на китайскую модель.

Единственный возможный субъект изменений — те, кто борется, и реально, пусть понемногу, меняет баланс социальных и классовых сил, нервируя правящий класс и вызывая на себя полицейские репрессии; самые последовательные из профсоюзных, городских, экологических активистов. Почти все они — стихийные реформисты, надеющиеся на справедливость в рамках существующего строя, если не режима. Более того, именно вера в возможность таких относительно небольших, порой локальных изменений, чаще всего поднимает их на борьбу.

Вместе с ними нам нужно бороться за социальное демократическое государство, обсуждая его аспекты, не отрицая его достижений в 20-м веке, не перечеркивая усилий тех людей — революционеров и реформистов — которые отдавали за него свои силы и даже жизни. Не разделять всех по признаку отношения к СССР, не подсовывать коммунистическую революцию как немедленный рецепт на все случаи жизни, но говорить о том, что успешная борьба за социальное государство и демократию в итоге неизбежно поставит нас перед выбором — революционный прорыв к социализму или реакция. И к этому выбору нужно быть готовыми уже сейчас.

Кирилл Медведев

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *