Демонстрации, приуроченные к Международному дню борьбы против насилия над женщинами — 25 ноября, прошли в Париже, Риме, Стамбуле, Сантьяго, Барселоне, Боготе и многих других городах. Некоторые из них собрали десятки тысяч участниц. На марш в сирийском городе Эль-Камышлы женщины — бойцы курдского сопротивления, вышли, вооруженные «калашниковыми». Повсюду в мире антикапиталисты поддерживали женский протест против харассмента, мракобесия, домашних побоев и изнасилований. В России внимание к проблеме насилия пытаются привлечь феминистские инициативы, в то время, как большинство левых предпочитает игнорировать гендерную повестку. Однако я убежден, что «гендерная слепота» многих несистемных левых вызвана, скорее, неосведомленностью, чем сознательным мачизмом.
Такие левые обычно рассматривают протест против насилия как «неполитический» или «внеклассовый» (с марксистской точки зрения содержание политики сводится — в конечном счете — к борьбе социальных классов). Поскольку женщины — не класс, рассуждают «гендер-скептики», гендерные конфликты лежат вне проблемного поля марксизма. Сторонники подобной точки зрения могут признавать, что требования женщин имеют под собой основания, но при этом считают, что заниматься этими проблемами правозащитные НКО, а не левые.
«Личное» или политическое?
Однако разграничение «политического» как общественно значимого, и «неполитического», приватного, зависит от позиции того, кто проводит эту границу, а также от соотношения сил. Привилегированные всегда склонны приуменьшать значение проблем угнетенных. Например, с точки зрения работодателей, вмешательство профсоюзов в их отношения с работниками является вторжением в частную, почти что семейную, сферу. Вопрос об условиях труда априори не является политическим в глазах публики и государства. Все зависит от того, способно ли рабочее движение навязать им свою повестку. Аналогичным образом, лозунг феминисток «Личное это политическое» отражает стремление женского движения вынести проблемы, харассмента, изнасилований или домашнего труда, на публичное обсуждение.
Утверждая, что эти проблемы второстепенны, случайны, надуманны или не могут быть решены политическими средствами, говорящий выдает свой привилегированный статус: он либо сам не сталкивался с этими проблемами, либо чувствует в их обсуждении угрозу своим интересам.
Могут возразить: «ОК, с точки зрения феминисток вопрос о насилии — политический. Но какое отношение он имеет к левым, задача которых — борьба с классовым, а не гендерным, неравенством?». К несчастью, социальная реальность слишком сложна: классовые, расовые, гендерные типы угнетения в ней переплетены и взаимно поддерживают друг друга, что делает невозможным разделение труда между «чистыми» марксистами, феминистками или антирасистами.
Очевидно, что наемные работники являются мужчинами и женщинами, белыми и не-белыми, гетеро- и гомосексуалами. Эти «внеклассовые» характеристики задействованы в процессе эксплуатации рабочей силы. Мы знаем, что на рынке труда существует сегрегация по расовому и половому признаку. Определенные профессии, карьерные позиции, типы занятости и условия труда как бы зарезервированы для мигрантов или женщин, в то время как другие — обычно более престижные — открыты преимущественно для гетеросексуальных мужчин «славянской наружности».
В реальности затруднительно назвать хотя бы одну «чисто классовую» проблему. Например, изучая производственный травматизм, мы не только узнаем, как капиталисты экономят на безопасности, но и обнаружим, что мигранты из стран Средней Азии гибнут на работе чаще, чем россияне, так как работают в менее защищенных условиях. Мы также увидим, что среди пострадавших больше мужчин, чем женщин, из чего можно сделать выводы влиянии мужской гендерной социализации на соблюдение правил охраны труда или о том, как исключение женщин из ряда отраслей производства препятствует технологической модернизации.
Харассмент и капитализм
Излишне напоминать, что национальные, гендерные, культурные стереотипы используются для поддержания идеологической гегемонии и политической власти элит. Если марксисты хотят пошатнуть эту власть, они должны не абстрагироваться от, якобы, «внеклассовых» конфликтов, а понять, как именно капитал использует их, чтобы усилить свою власть над трудящимися. Подобный подход легко продемонстрировать на примере проблемы харассмента (сексуальных домогательств, преимущественно на рабочем месте).
Как хорошо известно любому марксисту, наемный работник при капитализме является экономически зависимым, поскольку он не владеет средствами производства. Однако контроль работодателя над рабочим — не тотален. В пользу собственника средств производства отчуждается лишь одну сторона его личности — рабочая сила. Наемного работника нельзя убить, подвергнуть телесному наказанию, продать, принудительно удерживать на рабочем месте; за свой труд он получает зарплату, а его рабочее время ограничено определенными рамками.
Но в действительности границы между «свободным» трудом и рабством — размыты. Капитал постоянно пытается взять у трудящихся больше, чем позволено правилами рыночного капитализма. Рабство постоянно проглядывает в трудовых отношениях. В российских реалиях это проявляется в хронических невыплатах зарплаты, подавлении забастовок, распространении практик неформальной занятости, кабальных условиях, в которые поставлены трудовые мигранты, вмешательстве работодателей в частную жизнь трудящихся.
Харассмент — явление того же порядка, напоминающее феодальное право первой ночи. Это акт порабощения, демонстрация власти над экономически зависимой жертвой, попытка использовать ее тело не только для извлечения прибавочной стоимости, но и в качестве сексуального объекта. Терпимое отношение к харассменту — один из маркеров общего бесправия трудящихся.
Бедность тоже насилие
В отличие от харассмента, домашнее насилие напрямую не связано с производственной сферой (я оставляю в стороне вопрос о статусе репродуктивного труда и его отношении к общественному производству). Но это не значит, что у проблемы нет классового измерения. Говорить о домашнем насилии с марксистских позиций — значит делать акцент не на психологических, культурных или моральных аспектах (при всей их несомненной важности), но представлять социальную ситуацию, в которой находятся жертвы насилия. Как правило, эта ситуация характеризуется экономической зависимостью жертвы насилия от агрессора. Женщина вынуждена терпеть моральные и физические истязания, иногда заканчивающиеся смертью, не только из-за «стокгольмского синдрома», но и потому что зачастую ей просто не по карману снять отдельное жилье, самостоятельно содержать детей; она не может получить убежище, бесплатную психологическую помощь в кризисном центре или высокооплачиваемую работу.
Бедность провоцирует насилие, как домашнее, так и любое другое. Например, риск подвергнуться нападению на улице, выше, если вы живете в неблагополучном районе, ходите пешком по неосвещенным улицам, живете в плохо охраняемом доме. Здоровое общество должно ставить целью не только наказание агрессора, но, главным образом, устранение социальной уязвимости женщин. Необходимо, во-первых, обеспечить гарантированную помощь пострадавшим от домашнего насилия (кризисные центры, убежища, система охранных ордеров и т.д.), во-вторых — устранить гендерную дискриминацию; развивать общественную систему воспитания детей и бытового обслуживания, и в-третьих — сделать борьбу с бедностью приоритетом государственной политики. Вместо этого государство, обслуживающее интересы богатых, урезает социальные расходы, предлагая взамен «семейные ценности» и религиозное мракобесие. Таким образом, рассмотрение, казалось бы, частного вопроса о домашнем насилии подводит к выводу о классовом характере государства и необходимости социалистических преобразований.
Суть социалистической идеи всегда состояла в требовании всестороннего равенства, основанного на солидарности различных групп трудящихся. Марксисты никогда не были лоббистами корпоративных интересов какой-то одной, тем более — привилегированной, группы рабочего класса (вспомним, как отзывался Ленин о рабочей аристократии). Эту истину забывают те, кто предлагает отказаться от поддержки женщин или так называемых «меньшинств», уступая обывательским предрассудкам.
Марксисты боролись и борются за бесклассовое (просто «человеческое» по определению Маркса) общество, в котором исчезнут наемный труд и вся построенная на нем и вокруг него социальная иерархия. Такая перспектива требует особой оптики, позволяющей наемным работникам не только трезво оценить свое положение, но и воспринимать как свои собственные проблемы других угнетенных групп, будь то женщины, мигранты или эксплуатируемые в других странах. Из сочувствия и солидарности и вырастает то, что мы называем классовым сознанием.
Иван Овсянников