Сербские радикальные левые объединились в широкую коалицию на фоне массовых протестов против победы на президентских выборах консерватора Александра Вучича. Левым удалось оттеснить от протестного движения пророссийских ультраправых и принять активное участие в забастовочном движении.  Активист РСД Дмитрий Середа беседует с Марко Стричевичем, членом организации «Маркс 21».

— Расскажи немного об организации, в которой ты состоишь?

— Она называется «Маркс 21», базируется в Белграде — столице Сербии. В белградском отделении примерно тридцать активных членов. В этом году у нас появились секции в Сараево, Крагуевце, Нови Саде, Нише. В Крагуевце недавно была забастовка на заводе «Фиат», во время которой получилось политизировать определенное количество молодых ребят.

Идеологически наша организация революционно-социалистическая. Мы сторонники рабочего интернационализма, марксизма. Наша краткосрочная цель — создание рабочей партии в Сербии, а долгосрочная — это, естественно, социалистическая революция и создание Социалистической федерации Балкан.

— Чем вы занимались в последнее время?

— В апреле в Сербии были огромные протесты. На улицу вышли люди, недовольные результатами президентских выборов.

У левых, объединенных в неформальном блоке, получилось занять ведущее место в протесте, внести в него социально-экономическую повестку, проблематизировать политику евроинтеграции и мер жесткой экономии, которая проводится господствующим классом.

Дальше пошла волна забастовок. Самая длительная до сих пор продолжается на фабрике «Гоша» — там людям задерживают зарплаты уже около трех лет, забастовка длится более 150 дней. Государство на забастовку не реагирует. Затем началась забастовка на текстильной фабрике в городе Крагуевац. Она закончилась победой рабочих. С конца июня по середину июля была забастовка на заводе «Фиат» — самая крупная и широко освещаемая. У нее был большой потенциал, но победе помешали внутренние бюрократические проблемы профсоюза.

Затем началась забастовка на фабрике «Горенье» в городе Валево. Здесь составить программу забастовки и войти в нее без поддержки профсоюза рабочим помогла наша организация и наши союзники — юристы из Социал-Демократического Союза. В итоге, через семь дней она закончилась победой рабочих. Сейчас у нас в планах городские выборы в Белграде. Мы будем объединяться в широкую левую коалицию с несколькими организациями. Например, планируем войти в предвыборную коалицию с протестной группой, которая называется «Не затопим Белград!». Они выступают против совместного с Объединенными Арабскими Эмиратами проекта — выкупить весь берег реки Савы и там за невероятные деньги построить жилые и торговые объекты. Договор засекречен.

Когда у вас в городе и стране такая ситуация — пропадает социальная поддержка, политики не занимаются социальными вопросами, людям фактически невозможно найти работу — строить огромный деловой центр в самом сердце столицы — очень показательный акт. Против этого мы и будем бороться. К тому же, в нашу программу войдет восстановление инспекции труда в Белграде и вопросы, которые касаются трудового законодательства на локальном уровне.

— Вам приходится сталкиваться в своей деятельности с ультраправыми?

— Да, приходится. Помимо постоянного перерисовывания граффити друг друга, это выражается в том, что членам организации приходят личные угрозы. Например, была интересная страница в Фэйсбуке — называлась «Народ против оранжевой революции» — на которой постили фотографии и личные данные некоторых наших членов. Страницу нам удалось закрыть — спасибо Фэйсбуку, хоть раз в жизни. Мы часто сталкиваемся с правыми на протестах и демонстрациях. Например, в апреле они попытались в первые несколько дней протеста перетянуть его на свою сторону, говоря, что Вучич — новоизбранный президент — действует против сербских национальных интересов в Косово. Упорной борьбой нам удалось оттеснить их. В итоге они удалились, объявив, что протест ведется на американские деньги. Ну, в общем, все как обычно. На самом деле в этом году левые в Сербии впервые превзошли правых — мы были организованнее и сумели выступить единым фронтом, объединились непосредственно во время протестов. Сербские правые умудряются совмещать антиамериканизм, антикоммунизм и любовь к России.

— Можешь описать миф в рамках которого это все сочетается?

— Ультраправых организаций очень много и у каждой своя легенда, но все они согласны в том, что Америка борется против святого православного славянского народа и против сербов конкретно. Все западное — гнилое, тут они похожи на российских правых. Что до антикоммунизма, то он инкорпорирован в Сербии в правую идеологию очень глубоко, поскольку присущ еще и правящему классу. Это связано с распадом Югославии и борьбой с Милошевичем — в Сербии существует устойчивое мнение, что Милошевич представляет собой коммунизм. Все это проталкивается через исторический ревизионизм, утверждением, что не партизаны, а четники, на самом деле, были настоящие антифашисты. То есть люди, которые вырезали боснийские и хорватские села, расстреливали, сжигали, обезглавливали тех, у кого родственники были в партизанах.

Игнорируется и факт их коллаборации с оккупантами — с конца 1942 года и до конца войны штаб Дражи Михаиловича находился в коммуникации со штабом оккупационных сил, их действия были скоординированы. А теперь у нас в стране каждый год проводится хотя бы по одному процессу реабилитации кого-нибудь из четников. По сути, государство своей политикой дает подпитку правому рессентименту.

С любовью к России это сочетается, потому что Сербия политически занимает такую позицию, что, мол, мы за евроинтеграцию, но при этом хотим оставить при себе «братские отношения» с православной Россией.

— С СССР Россия не ассоциируется?

Ассоциируется, но грани очень размыты. Для большинства Россия все-таки связана с Российской империей, русско-турецкой войной, освобождением Сербии, участием в Первой Мировой под предлогом защиты своего «православного протектората». Все это подается через конвенциональную науку и через средства массовой информации — через сериалы, фильмы, статьи. Восхваляется межвоенный период — период монархической диктатуры в стране. Кстати, внимание уделяется и белой эмиграции из России — Колчаку, например, недавно поставили памятник.

— А как осмысляется фигура Слободана Милошевича?

— Тиран, диктатор, коммунист — все самое ужасное, что может быть на этой планете. Революция 5-го октября 2000 года считается одной из самых светлых точек в истории страны. Но, на самом деле, в народе все сильнее растет ощущение того, что эти перемены преданы. Ни одно из правительств, приходивших к власти, после этой революции не сделало ничего для того, чтобы народ жил лучше, чем во времена Милошевича.

— Понятно, что сербские националисты не любят бошняков и албанцев. А как они относятся к хорватам, черногорцам, македонцам и т.д.? Есть ли какие-то панславистские тенденции?

— Тут играет роль не этничность, а скорее конфессиональность. Даже мнимое братство с Россией основано не на том, что русские — славяне, а на том, что они православные. Черногорцы — тоже православные, а значит братский народ. Но если к черногорцам относятся как к младшим братьям, то, например, к католикам-хорватам как к заклятым врагам.

До сих пор существует геополитическая идея Великой Сербии. Такая старая-старая мечта сербских правых, подразумевающая, на самом деле, завоевание прилежащих территорий и политическое доминирование сербов.

— Правые часто используют элементы антикапиталистической риторики. Можно вспомнить, например, недовольство финансовой олигархией, которое поспособствовало приходу к власти Трампа. Характерно ли это для сербских правых? Или в области экономики они полностью принимают неолиберальную парадигму?

— Не совсем. Есть, например, интересный феномен — партия «Двери». Они, скажем так, хотят заменить компрадорскую буржуазию национальной. Глубже риторики — употребления слов «капитализм», «империализм», «неолиберализм» — они не идут. Это сугубо правый популизм, пытающийся представить борьбу с «гнилым западом» как что-то научное.

— Правые организации получают какую-то поддержку из России?

— Есть полуподтвержденная информация об этом. Все знают, что это происходит, но проблема в том, что они финансируются из анонимных источников. Есть информация о том, что Россия финансирует как минимум 15 политических организаций. Например, есть организация «Русская партия», есть организация «Альтернатива» — такая попытка создания сербского альт-райта. Есть культурный центр «Русский дом» в Белграде, в котором часто проходят встречи между правыми и российскими дипломатами. Что касается некоммерческих организаций и лоббирования, то тут все очевидно. Есть очень четкие различия между некоммерческими организациями, которые финансируются американцами и посольством России. Вся разница в риторике. Серьезных расследований пока не было, но то, что это происходит — понятно и неудивительно.

Россия борется за все, что может оставить в своих руках, но на более серьезную борьбу за влияние у нее, по-моему, просто нет ресурсов.

— Когда Трамп пришел к власти, уравнение, должно быть, усложнилось. Теперь есть плохая Америка с хорошим президентом?

— Да, именно так. К тому же, играет большую роль то, что его из жена из Словении. Это странный момент. Казалось бы, у Словении и Сербии были слабые отношения в период существования Югославии, но сербы говорят, что Меланья «наша». Вот он, можно сказать, панславизм! (смеется).