«Трамп пригласил меня в Вашингтон, и я сказал ему, что давно там не был, потому что ко мне относились как к изгою. Он посмеялся и заметил, что к нему самому относились точно так же»
Виктор Орбан
На рубеже XX-XXI веков международное левое движение вновь сосредоточилось после периода дезориентации, наступившего вслед за коллапсом советской альтернативы, и энергично атаковало всю архитектуру мирового экономического порядка, выстроенного США в интересах транснационального капитала: МВФ, Всемирный банк, ВТО, многосторонние торговые соглашения, — а также неолиберальную идеологию, лежащую в основе этого порядка. Новый цикл борьбы развернулся под знаменами «антиглобалистского движения».
С точки зрения ситуации начала 2000-х годов происходящее сейчас не может не удивлять. Президентом США избран противник «глобализма», однажды пригрозивший выходом самой Америки из ВТО; едва оказавшись в Белом доме, он подписал указ об исключении США из Транстихоокеанского партнерства, очередного многостороннего торгового соглашения, объявив это «большой победой для американских рабочих» (само слово «рабочий», казалось, давно ушло из американского политического лексикона).
В то же время сотрудники исследовательского отдела МВФ опубликовали статью с критикой «неолиберализма», указав, что свободное движение капитала и бюджетная экономия (столпы неолиберальной политики) приводят к кризисам и неравенству, что, в свою очередь, замедляет рост. Экономисты МВФ немыслимым образом утверждают, что в связи с большим экономическим вредом, который приносит неравенство, политики должны быть «более открыты к перераспределительным мерам»: с последствиями неравенства помогут справиться «налоги и государственные траты с целью перераспределения доходов», причем опасность самих этих мер для экономического роста «необоснована».
В свою очередь, Евросоюзу, казалось, еще недавно продемонстрировавшему впечатляющую способность навязывать неолиберальную политику на примере Греции, был нанесен удар в виде голосования за Brexit и роста правопопулистских, евроскептических партий в Европе. Критикуя линию Меркель, вице-канцлер Германии Зигмар Габриэль заявил, что политика жесткой экономии раскалывает Европу и распад ЕС теперь «вполне представим».
По-видимому, нынешний политический цикл, начавшийся в 2015-2016 гг., совершил то, что оказалось не под силу мировому экономическому кризису 2008-2009 гг.: неолиберальная гегемония ослаблена как на национальном, так и на международном уровне.
Слово момента — «популизм». Растет поддержка левопопулистских партий, таких как Podemos в Испании; на сцену выходят левые политики, сохранившие убеждения в период неолиберальной трансформации социал-демократии, такие как Джереми Корбин и Берни Сандерс.
Однако реальным выгодополучателем от ослабления неолиберальной гегемонии пока является правый, националистический популизм. Правые популисты меняют глобальный политический ландшафт. Они не только делают успехи на выборах: в ряде стран они пришли к власти. Важно рассмотреть, что находится «под капотом» правопопулистских режимов, какова их политика и социальная база.
Стержень таких режимов — национализм и ксенофобия. К примеру, Виктор Орбан, пришедший к власти в Венгрии еще в 2010 году, проводит сверхагрессивную политику по отношению к «другим», будь то цыгане, составляющие значительную часть населения страны, или беженцы из стран Ближнего Востока, от которых Венгрия отгородилась четырехметровой стеной на границе с Сербией. Обещанием «построить стену» прославился и Дональд Трамп, правый популист, пришедший к власти в крупнейшей экономике мира.
Пока этот план не реализован, однако антимигрантская линия новой администрации уже обретает конкретные очертания в виде расширения полномочий иммиграционных агентов, проводящих депортационные рейды. Теперь, к примеру, аресты проводятся прямо в офисах Службы гражданства и иммиграции США, куда мигранты приходят с целью легализовать свой статус. Все это сопровождается риторикой защиты «христианской Европы» от «мусульманских масс» (Орбан) и Америки от мексиканцев-«наркоманов и насильников» (Трамп).
Национализм таких режимов не ограничивается сферой миграции — он имеет и экономическое измерение. Так, Орбан ввел специальные «кризисные» налоги в банковской сфере, телекоммуникациях и энергетике, где преобладает иностранный капитал. Это сопровождалось националистической риторикой: «Венгрией правят венгры… Венгрия не боится искать свои собственные решения». В свою очередь, Трамп грозится ввести тарифы на импорт из стран-«торговых мошенников», к которым он относит прежде всего Китай, а также специальные тарифы для американских компаний, выводящих производство за рубеж, а затем поставляющих товары на американский рынок. Это также подается как часть националистической платформы «Америка прежде всего»: протекционистские меры призваны защитить американские рабочие места и национальные интересы США в целом.
В то же время, отвергая одни неолиберальные принципы, правые популисты с энтузиазмом реализуют другие. Так, в 2011 году Орбан заменил прогрессивную шкалу налогообложения плоским подоходным налогом; в результате доля верхних 10% населения в налоговых поступлениях упала с 61% до 42%. В сочетании с резким повышением налога на добавленную стоимость это привело к формированию регрессивной налоговой системы, ставшей настоящим подарком для богатых — и непропорциональным бременем для бедных. В свою очередь, Трамп на первой же встрече с бизнесом пообещал снизить корпоративные налоги с нынешних 35% до 15-20%. Анализ налоговой реформы, предлагаемой Трампом, демонстрирует, что практически вся выгода от снижения налогов достанется верхним 0,1% населения, чьи доходы превышают 3,7 млн долл. в год; реформа Трампа позволит им ежегодно экономить в среднем 1,1 млн долл.
Таким образом, и венгерский, и американский режимы представляют собой неолиберально-националистические гибриды. В случае Венгрии, социальная сущность такой политики заключается в усилении позиций национального капитала за счет международного (Орбан, собственно, никогда и не скрывал желания содействовать «национальной буржуазии»). В случае США, речь идет об усилении отечественных производителей (к примеру, сталелитейных компаний) за счет интернационализованного сегмента капитала, инвестирующего и формирующего цепочки поставок по всему миру; однако капитал в целом получит компенсацию в виде сокращения налогов и госрегулирования.
В обоих случаях — и это принципиальный момент — жертвой в новой сделке с бизнесом оказывается труд, страдающий от сокращения государственных гарантий и социальных обязательств. Националистическая демагогия играет здесь традиционную роль, сформулированную Ральфом Милибэндом еще в 1969 году:
«С точки зрения господствующих классов, ничто не обладает столь очевидными преимуществами, как идея, образующая один из столпов национализма: идея о том, что все граждане, кем бы они ни были, несут высший долг перед „национальным интересом“, требующим, чтобы они готовы были подчинить любые другие интересы, и в частности, классовые интересы, более общей, универсальной цели, объединяющей богатых и бедных, обеспеченных и угнетенных, отдающих приказы и исполняющих их».
С этой точки зрения, худшим предательством и ошибкой, которую могут совершить левые, является «тактический» компромисс с националистической риторикой, на который пошла, в частности, Сара Вагенкнехт, один из лидеров немецкой «Die Linke».
Реакционный, прокапиталистический характер «новых правых» режимов не вызывает сомнений, — однако их перспективы остаются неясными. Возникая из противоречий неолиберальной гегемонии, они инкорпорируют эти противоречия.
Уже ранний период президентства Трампа демонстрирует конфликты между националистическим идеологами и нью-йоркскими прагматиками, протекционистами и сторонниками свободной торговли в его окружении. Провал закона об отмене Obamacare, несмотря на доминирование республиканцев в Конгрессе, выявил глубокие противоречия в партии. Политический теоретик Кори Робин убедительно доказывает, что Трамп окажется слабым президентом, действующим в условиях разрушения неолиберального консенсуса, который он не в силах заменить чем-то новым. Подъем правого популизма открывает эру глобальной неопределенности, требующей от прогрессивных сил нового анализа, новой тактики и стратегии.
Левые не могут позволить себе раствориться в неолиберальном центре, ныне представляющем собой консервативную силу, охраняющую статус-кво от правопопулистского мятежа (вспомним ответ Обамы на главный лозунг Трампа: «America is already great»). Кризис неолиберального статус-кво и сделал подъем радикальных правых возможным. В то же время нелепы надежды на превращение правых популистов в прогрессивную силу, которая под давлением снизу перейдет к более последовательной антинеолиберальной политике. Правые радикалы органически связаны с истеблишментом (хотя и отражают противоречия и конфликты в нем), в то время как их связь с массами ограничивается демагогическими лозунгами. Следует перехватить инициативу, самими перейти в наступление, предлагать свои ответы и решения: кризис сложившихся форм политического представительства открывает для этого все новые возможности. Успех Жан-Люка Меланшона, едва не прошедшего во второй тур французских президентских выборов, доказывает, что социальное, экологическое кейнсианство ныне представляет собой реальный вызов как неолиберальному центру, так неолиберально-националистическим гибридам.