17 апреля активисты РСД (Москва) провели в книжном магазине «Фаланстер» дискуссию с участием независимых кураторов, активистов и работников библиотечной системы. По итогам обсуждения Анна Иванова подготовила текст о том, как цензура, самоцензура, репрессии «сверху» и «снизу» влияют на культуру.
Периоды авторитарной стагнации, как правило, сопряжены с периодами жесткой цензуры в искусстве и публицистике. Российская власть, как водится, порождает массу противоречивых требований к культурной среде, и это действует эффективнее, чем четко очерченная запретительная политика, ведь неизвестность парализует волю куда прочнее.
Запреты сочетаются с «низовыми» инициативами ангажированных патриотов. Так, с 2010-х годов успешно работают «цензурные» статьи УК: 280 (Публичные призывы к насильственному изменению конституционного строя РФ), 282 (Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды) и 148 п. 1 (Публичные действия, выражающие явное неуважение к обществу и совершенные в целях оскорбления религиозных чувств верующих), а также цензурная статья федерального закона ФЗ 139 «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию». Например, в ноябре 2013 года прокуратура Ставропольского края, прикрываясь этим законом, проверяла на предмет вредоносной для детей информации произведения Есенина и Набокова.
Эти законы не всегда применяются государственными органами — иногда функцию цензуры берут на себя бдительные граждане. Законом о защите детей от нежелательной информации прикрывались участники движения «Антидилер», пришедшие сорвать фестиваль активистского искусства «Медиаудар» в ноябре 2015 года. На закон о защите прав верующих ссылается во время своих погромов Д. Цорионов (Энтео), активисты «Божьей воли» и движения «Сорок сороков».
Третья сторона, с которой надвигается цензура, — принцип «как бы чего не вышло», исповедуемый внутри культурных институций. Директора музеев и библиотек внимательно штудируют «Основы государственной культурной политики», в которых наряду с обычным путинским «за все хорошее, против всего плохого» четко обозначены идеологические приоритеты: сохранение «менталитета, ментальности российского народа» – совокупности интеллектуальных, эмоциональных, культурных особенностей, ценностных ориентаций и установок, присущих россиянам», а культура именуется «совокупностью формальных и неформальных институтов, явлений и факторов, влияющих на сохранение, производство, трансляцию и распространение духовных ценностей (этических, эстетических, интеллектуальных, гражданских и т. д.)». Слова «духовность» и «сохранение» — самые частотные в этом документе, и гуманитарно подкованная интеллигенция не может этого не чувствовать.
По словам Дарьи Серенко, в библиотечной среде действует своеобразный «двойной язык»: любые низовые активистские независимые проекты необходимо переводить на язык чиновной благопристойности, объяснять появление новых проектов буквами указов, законов и внутренних разнарядок. В то же время, по утверждению другой сотрудницы библиотечной системы, участвовавшей в дискуссии, в библиотечной среде не принято говорить о каких-либо оппозиционных взглядах и критиковать власть: работники этих институций свято исповедуют провластные, почти «сталинистские» (по словам гостьи) убеждения. Цензура действует лишь в рамках определенных формулировок: Дарья отмечает, что изначально феминистский проект«Библиотека 1+1» ни разу не был так означен в официальных документах, и именно это позволило воплотить его в жизнь. Куратор Татьяна Волкова подтверждает, что слово «феминизм» подвергается какой-то особенной низовой цензуре (хотя против феминизма пока никаких законов нет). Например, название ее проекта «Фем-клуб» вызвало недовольство у муниципальных руководителей одного из районов Москвы и они не разрешили к распространению афиши этого проекта.
Фестиваль активистского искусства «МедиаУдар» уже не первый раз подвергается цензурным гонениям, причем их форма достаточно типична для современной России: поскольку формально фестивалю низовых инициатив нечего предъявить из-за его подчеркнуто волонтерской повестки, нападки на него также идут «снизу» — от движения «Антидилер». Впрочем, недавняя поездка фестиваля в Краснодар показала, что он интересен и сотрудникам центра «Э».
Тактика эшников не означает прямой конфронтации: они лишь срывают мероприятия, предупреждая арендодателей о возможной ответственности за предоставление площадки потенциальным (по их мнению) смутьянам. Письма или звонка из органов оказывается достаточно, чтобы независимые арт-площадки, предоставляющие пространство активистам и независимым художникам, отказались от этого, потому что, как правило, их статус тоже шаток, и никто не хочет жертвовать перспективой дальнейшей работы, принципиально отстаивая право на художественную свободу.
«МедиаУдар» теперь живет в условиях постоянной идеологической войны, что особенно заостряет его социальную значимость, а также демонстрирует, что даже отнюдь не экстремистские низовые инициативы воспринимаются сотрудниками спецслужб враждебно.
По мнению Татьяны Сушенковой, независимой художницы, также участницы коллектива «МедиаУдара», современный художник может вступить в неожиданные отношения с властью, сам того не желая. Это показала недавно прошедшая в Москве передвижная выставка «Не-Мир», участники которой были задержаны, а впоследствии оштрафованы по статье 20.2 (Нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования). Вмешательство сотрудников полиции и последовавший суд добавили к выставке новые смыслы, которые изначально не вкладывались в нее художниками, но позволили им выйти на более широкую аудиторию и привлечь внимание к проблеме войны, которую государство ведет против своих граждан.
Активист Павел Митенко полагает, что разобщенность социума связана с всепроникающей идеей войны, которая стала актуальна в последние годы. Войне между разными государствами сопутствует война между разными социальными группами, сознательно навязываемая обществу официальными политическими лицами, СМИ, социальными сетями. Рефлексия этой разобщенности может способствовать снятию идеологических противоречий, которые толкают граждан на культурную конфронтацию, и более глубокому пониманию общественных процессов.
Опыт взаимодействия с разными формами государственной и негосударственной цензуры, эпизоды срывов культурных мероприятий, разрушения памятников культуры (например, разрушение барельефа с Мефистофелем в Петербурге или разрушение Д. Энтео экспонатов выставки в Манеже) показывают, что «консервативный поворот» в государственной политике дает свои плоды. Все меньше остается независимых площадок, на которых возможна была бы артикуляция политической повестки. Несмотря на то, что культурные мероприятия, казалось бы, происходят в избытке, это изобилие мнимое. В государственных музеях возможны лишь выставки патриотического или подчеркнуто аполитичного содержания (впрочем, даже Босх оказался слишком фривольным, по мнению московских чиновников), в музеях современного искусства смыслы настолько затушеваны (см. статью Е. Деготь), что становятся неочевидны для неподготовленного посетителя. Создание независимых проектов (таких, как Библиотека 1+1) возможно лишь после долгого переговорного процесса, и успех в таком деле не всегда обеспечен.
Перестройка системы культурных институций так, чтобы они выполняли не государственный, а социальный заказ, возможна лишь при перестройке всей политической системы. Отдельные прорывы (например, «капковский ренессанс», давший иллюзию свободы в некоторых московских культурных пространствах) нивелируются запретительной политикой властей в отношении прочих инициатив. Кроме того, такие прорывы возможны лишь при профиците бюджета, а текущая экономическая ситуация побуждает власти все чаще говорить о необходимости «затянуть пояса». Когда нефть стоит меньше 50 долларов за баррель, заниматься культурными преобразованиями невыгодно, и деньги остаются лишь на самое необходимое: патриотические фильмы и выставки, спонсорскую помощь РПЦ и финансирование Национальной Гвардии.
Государственной политикой в области идеологии руководят два принципа: жадность и страх. Кризис оплачивается, в том числе, и за счет сокращения бюджета на культуру, но из этого замкнутого круга можно выйти, если принять один важный тезис: нам совершенно не обязательно его оплачивать.
Анна Иванова.