Нужна ли левым левая идеология?

Дискуссия на эту тему состоялась 12 февраля в галерее «Интимное место» (Санкт-Петербург) в рамках левого политклуба. Что понимал под идеологией Карл Маркс и что значит тезис: «идеология — ложное сознание»? Должны ли левые противостоять идеологическому мышлению или противопоставить идеологическому наступлению правых свою собственную обновленную идеологию? Различные точки зрения на проблему представили участники РСД Иван Овсянников и Сергей Финогин.

В своем выступлении Иван Овсянников отвечает на вопросы: «Как опознать идеологию в публичной речи? Почему марксизм, претендующий на научность, тем не менее, породил «марксистскую идеологию»? Можно ли отделить левую идеологию от левой теории и политики? Почему чрезмерная идеологизированность мешает левым двигаться вперед? Что такое парамарксизм, чем он отличается от марксизма и почему вреден? Наконец, можно ли обойтись вообще без идеологии?».

Сергей Финогин стремится проследить историю идеологии как метанарратива Нового времени от её возникновения до наших дней, обозначить основные его элементы, проблематику его распада во времени постидеологий и во что идеология, не исчезнув, превратилась в постмодернистскую эпоху. В своем выступлении докладчик коснулся причин поражения коммунистической идеологии в 20 веке. По его мнению, в конце прошлого века победу в западном мире одержал либеральный проект, что привело к прочному установлению биополитического дискурса, который тотально недостаточен для современных левых сил.

Иван Овсянников

«Еще сравнительно недавно понятие «идеология» воспринималось сугубо негативно. Философы говорили о «смерти идеологий». В действующей Конституции есть статья 13, гласящая, что «никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Сегодня мы видим, что подобные заявления были, мягко говоря, преждевременными. Властный дискурс становится отчетливо идеологическим. Всё чаще звучат призывы законодательно закрепить некую официальную идеологию. О необходимости пересмотра 13-й статьи недавно высказался Сергей Миронов. Буквально несколько дней назад о том же с думской трибуны говорил депутат от КПРФ Владимир Бортко.

Характерно, что с подобным предложением выступают именно системные левые. В массовом сознании понятие «идеология» прочно ассоциируется с советским марксизмом-ленинизмом, что и неудивительно, поскольку идеологический характер власти в СССР всячески подчеркивался. Кому же, как ни коммунистам, ратовать за идеологию?

Парадокс заключается в том, что именно марксизм впервые проблематизировал явление «идеологии» и дал ему уничижительную характеристику: «ложное сознание».

В то же время, именно коммунисты признают себя носителями идеологии, в отличие от либералов или консерваторов, которые обычно отрицают это, говоря от имени «здравого смысла», «нормы» или «традиционных ценностей», т.е. объявляют свои взгляды «естественными». Попробуем разобраться в этом парадоксе и ответить на вопрос о том, нужна ли левой политике левая идеология.

Сразу оговорюсь, что я не претендую на то, чтобы осветить проблему «идеологии как таковой». На этот счет существует огромная философская литература. Скорее, я буду говорить о некоторых конкретных формах идеологии применительно к политическим задачам современных левых.

Что такое идеология?

Классики марксизма не дали её определения, однако оставили достаточно ярких цитат, питавших марксистскую мысль на протяжении десятилетий. Напомним некоторые из них. В работе «Немецкая идеология» Маркс и Энгельс рассматривают «производство мыслей» в связи с материальным производством:

«Мысли господствующего класса являются в каждую эпоху господствующими мыслями. Это значит, что тот класс, который представляет собой господствующую материальную силу общества, есть вместе с тем и его господствующая духовная сила. Класс, имеющий в своем распоряжении средства материального производства, располагает вместе с тем и средствами духовного производства, и в силу этого мысли тех, у кого нет средств для духовного производства, оказываются в общем подчиненными господствующему классу».

Почему же классово ангажированное знание (или сознание) является искаженным, ведь по словам Маркса «господствующие мысли суть не что иное, как идеальное выражение господствующих материальных отношений»? Дело в том, что «господствующие мысли» это не адекватное отражение социальной действительности, а мысли господства, т.е. инструмент поддержания общественной иерархии. Проще говоря, тенденциозное, упрощенное, манипулирующее, апологетическое знание.

Мысли, произведенные господствующим классом, должны быть приняты и усвоены массами. Поэтому классовое происхождение этих мыслей должно быть затушевано, а классовый интерес — представлен как всеобщий. Именно поэтому идеологи вынуждены говорить от имени «нации», «здравого смысла», «морали», «традиции», Бога, оперировать абстрактными и зачастую иррациональными понятиями. Идеологическое знание отражает реальные социальные отношения и интересы, но как бы в кривом зеркале.

По мнению французского философа-неомарксиста Луи Альтюссера, идеология — необходимый атрибут государства, которое использует не только репрессивные, но и идеологические аппараты господства (к последним Альтюссер относит религию, школу, масс-медиа, партии, семью и т.д.).

«На самом деле, — пишет Альтюссер, — всякий государственный аппарат, будь он репрессивным или идеологическим, „функционирует“ и с применением насилия, и с применением идеологии… Армия и полиция функционируют в том числе и с применением идеологии, чтобы обеспечивать собственную сплоченность и воспроизводство, а также нести свои „ценности“ вовне. И, напротив, можно сказать, что идеологические аппараты государства в первую очередь функционируют с применением идеологии, а уж потом репрессивным образом».

Идеологию по Марксу производят не только господствующие классы (позднее Карл Маннгейм проводил различие между идеологиями господствующих классов и утопиями угнетенных).

«Существование революционных мыслей в определенную эпоху, — пишет Маркс, — уже предполагает существование революционного класса». Но чтобы достигнуть господства, революционный класс должен оспорить идеологическую гегемонию старой элиты.

«Класс, совершающий революцию… с самого начала выступает не как класс, а как представитель всего общества; он фигурирует в виде всей массы общества в противовес единственному господствующему классу».

Революционеры тоже говорят от имени народа или нации, апеллируют к эмоциям, ценностям, рисуют утопические перспективы. Однако идеология это не только «опиум народа», это еще и самообман класса, её порождающего. Идеология всегда выдает желаемое за действительное. Маркс пишет:

«Когда… при рассмотрении хода истории отделяют мысли господствующего класса от самого господствующего класса, когда наделяют их самостоятельностью… — то можно, например, сказать, что в период господства аристократии господствовали понятия „честь“, „верность“ и т.д., а в период господства буржуазии — понятия „свобода“, „равенство“ и т.д. … Сам господствующий класс создает себе подобные иллюзии».

В другой известной цитате, Маркс связывает идеологию с традицией:

«Люди сами делают свою историю, но они её делают не так, как им вздумается… Традиции всех мёртвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых» (18 брюмера Луи Бонапарта).

Консерватизм, видимо, присущ любой, даже революционной, идеологии. Это связано с тем, что по самой своей сути идеология — это вера. Для Маркса религия является моделью всех других форм ложного, некритического, сознания. Он пишет: «Критика религии — предпосылка всякой другой критики». Однако именно отсутствие критицизма делает идеологию мощной исторической силой. Маркс как ученый скептик считает религию «убожеством», но для него она «в одно и то же время — выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества».

Итак, идеология по Марксу:

⦁ Имеет классовую природу
⦁ Служит инструментом поддержания власти и борьбы за власть
⦁ Маскирует себя, представляя классовый интерес как всеобщий
⦁ Носит некритический характер: «наделяет мысли самостоятельностью», порождает иллюзии, апеллирует к традиции, к вере.
⦁ Удовлетворяет эмоциональным потребностям угнетенных («сердце бессердечного мира»).

Приведу еще одну цитату (думаю, вы узнаете автора):

«В Крыму живут наши люди… потому что именно здесь находится духовный исток формирования многоликой, но монолитной русской нации и централизованного Российского государства. Ведь именно здесь… в древнем Херсонесе… принял крещение князь Владимир, а затем и крестил всю Русь. …И именно на этой духовной почве наши предки впервые и навсегда осознали себя единым народом. И это даёт нам все основания сказать, что для России Крым, древняя Корсунь, Херсонес, Севастополь имеют огромное цивилизационное и сакральное значение».

Здесь налицо практически все черты идеологии по Марксу. Это «мысли господствующего класса», который обращается к массам от имени Нации, Истории и даже чего-то еще более сакрального. Реальные мотивы присоединения Крыма замаскированы высокопарной риторикой. Путин апеллирует к иррациональному, даже к мистике. «Наши люди», «духовный исток», «духовная почва», «многоликая, но монолитная (как Троица) русская нация» — это «мысли, наделенные самостоятельностью». Они не поддаются рациональному анализу, в них нужно просто верить. Ну, и, разумеется, «традиции мертвых поколений» играют в обосновании аннексии первостепенную роль.

«Не бывает атеистов в окопах под огнем».

Можно ли обойтись без идеологии? Идеологии «плохи» и по своему «хороши» тем, что они обладают силой внушения, способны утешать, поднимать «боевой дух», сплачивать; помогают претерпевать трудности и подавлять колебания.

252470.p
Легенда о 28 панфиловцах — пример того, как работает идеология.

Так Альтюссер, в противоположность Марксу, считал «идеологию как таковую» культурной универсалией и сближал её с фрейдовским Бессознательным. У идеологии-как-такой по Альтюссеру «нет истории», в отличие от частных идеологий, выражающих классовые позиции. Идеология была и будет всегда. Она — «проживаемое отношение индивидуумов к реальным условиями их существования» и тесно связана с эмоциональной сферой, человеческими страхами и надеждами.

Левые и левая идеология

Марксизм, всегда претендовавший на то, чтобы быть научной теорией, порвавшей с утопическими доктринами, был также учением, призванным, не только объяснять, но и изменять мир. Поэтому он неизбежно должен был породить марксистскую идеологию. Идеологию, которая первоначально была идеологией пролетарской борьбы, а позднее, в Советском союзе, превратилась в государственную идеологию бюрократии.

Левое движение сегодня — это движение идеологическое, я бы даже сказал, что оно отравлено идеологией.

Это, с одной стороны, мешает ему выработать адекватную политическую стратегию, а с другой — лишает иммунитета к враждебным идеологиям, заимствующим «советскую» риторику и символику. Возможно, нынешний кризис левого движения является, в первую очередь, интеллектуальным. Я не хочу сказать, что идеология не нужна вовсе, но она должна занять подобающее ей место.

Левая идеология теория и политика соотносятся, в лучшем случае, как знание и этика, а в худшем — как наука и лженаука.

Но как отличить одно от другого, марксизм от парамарксизма, учитывая, что политические высказывания, даже если они опираются на серьезный теоретический базис, все-таки не являются научными и менее всего могут претендовать на объективность?

Я думаю, мы можем выделить несколько признаков, позволяющих охарактеризовать тот или иной текст как парамарксистский. Первый из них — это язык, который ни в коем случае нельзя рассматривать как что-то второстепенное. Для парамарксизма характерно воспроизводство архаичной, эзотерической лексики, позднесоветского «дубового» языка или «классиков» 19 — начала 20 века. В качестве примера можно привести такую фразу, взятую из заявления одной очень левой группы:

«В 2017 году всё сознательное прогрессивное человечество отмечает столетие двух великих русских революций… Октябрь поставил под угрозу само существование старого, эксплуататорского мира. Поражение первой волны мировой коммунистической революции ставит перед нами вопрос: как мы будем относиться к великому наследию революционеров прежних эпох?» и далее в том же духе.

Нельзя сказать, что в этом заявлении сказано что-то ложное. «Ложным» является сознание автора, способ его мышления. Об этом свидетельствует заимствование риторических клише вроде «прогрессивное человечество», «сознательность», «старый эксплуататорский мир», «волна мировой революции», из которых, как из детского конструктора, строится весь текст. Это забавно, т.к. дальше идет сентенция о том, что марксизм — «это не схоластические споры и не заучивание священных текстов». При этом даже эта последняя фраза почти буквально позаимствована у Энгельса и Ленина.

Очевидно, что автор воспроизводит авторитетный дискурс то ли брежневского, то ли раннесоветского периода. Для него важно подчеркнуть преемственность между собой и «золотым веком» коммунистического движения, показать свою ортодоксальность, а не донести до читателя какой-то буквальный смысл (которого нет).

opport
Одно из последствий идеологической интоксикации.

Сюда же можно отнести и пристрастие левых к символам традиции: серпы и молоты, шестеренки, звезды, старые плакаты, портреты вождей, сжатые кулаки и снопы колосьев. При этом современный контекст зачастую совершенно не принимается во внимание. Идеологические шоры мешают понять, что, к примеру, красная звезда у обывателя ассоциируется, прежде всего, с советской и российской армией, а вовсе не с Фракцией Красной Армии. «РОТ Фронт» для среднего гражданина звучит как название шоколадной фабрики, а не антифашистской организации в Веймарской Германии.

Еще один признак смешения теории, политики и идеологии — это, говоря словами Маркса, «наделение мыслей самостоятельностью». Абстрактные понятия: «рабочий класс», «диктатура пролетариата», «классовое сознание» фигурируют в них как реальные сущности, сомневаться в которых могут лишь законченные оппортунисты. Для идеологических спекуляций очень полезны также исторические аналогии и цитаты из канонических текстов, используемые не для характеристики взглядов того или иного автора, а как аргумент в схоластическом споре. Приходится констатировать что «традиции мертвых поколений» давят на умы левых.

Левая идеология — это герметичное, «ортодоксальное» и абстрактное, бесконечно воспроизводящее себя, псевдознание, налагающее запрет на мышление и сковывающее политическое действие.

Возможна ли другая левая идеология (коль скоро мы признали, что совсем без идеологии никакое политическое движение существовать не может)? Мне кажется, альтернативой является то, что я бы назвал левой системой ценностей (включая солидарность, интернационализм, гендерное равенство и экологическую ответственность), которая представляла бы собой не набор постулатов или образцов для подражания, а этику, не подменяющую собой теорию или политику, а дополняющую их».

Сергей Финогин

«Поводом к докладу послужила дискуссия на политклубе 17 декабря: «Может ли государство быть социальным?», в которой не прозвучала тема идеологии. В начале хотелось бы уточнить, в какой степени мой доклад будет соотноситься или не соотноситься с материалистическим пониманием истории.

Я совершенно убежден, и полагаю, многие со мной согласятся, что существует множество факторов, автономных от того, что Маркс называет ’’базисом’’, от процесса распределения материальных ценностей. Факторов, определяющих движение человеческой истории и, как следствие, формы власти, насилие, подчинение, итоги выборов, а также и самоощущение человека в истории и в локальном социальном пространстве (воля к власти, теоретизированная Ницше, которая пронизывает всю человеческую историю и в известной степени автономна от материального интереса, реваншизм, либидозная экономика, религия). Если в этих факторах и можно обнаружить определенную составляющую того, что Маркс называет ’’базисом’’, то она совсем не окажется определяющей и сведение к ней через ряд опосредований даст лишь искаженное представление о явлениях, породит игнорирование существенных различий и невозможность их в действительности понимать. По сути это будет означать делегирование их как несущественных нашим врагам и оппонентам, что, как я убежден, недопустимо.

С одной стороны мы, конечно, как социалисты боремся за равный доступ к благам, а все остальное вроде бы должно оставаться в области свободы совести и личного выбора. Но, вооружившись марксистским диалектическим пониманием материального и идеологического, мы должны прийти к тому, что это ложный подход.

Не отдавая должного надстройке (идеологии), а считая ее вариабельной и малосущественной, мы рискуем упустить и доступ к формированию социалистического базиса. 

О том же говорил и Энгельс в письме Йозефу Блоху (1890):

«Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем это следует. Нам приходилось, возражая нашим противникам, подчеркивать главный принцип, который они отвергали, и не всегда находилось время, место и возможность отдавать должное остальным моментам, участвующим во взаимодействии. Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу».

Надо сказать, что проблематика идеологии несколько игнорируется некоторыми нашими товарищами, которые часто стремятся к экономическому редукционизму. Такая оптика, повторюсь, совершенно справедлива, но она не может и не должна быть единственной. Потому что в этом случае мы можем сказать людям, которые «топят» за русский мир, евразийство, ярый патриотизм, антизападничество, какие-то другие идеологические означающие, лишь: «Ну, вы знаете, это просто господствующие классы вам предлагают примитивные идеологемы для того, чтобы и дальше присваивать вашу прибавочную стоимость, а чиновники могли бы дальше заниматься коррупцией». И предполагается, что обыватель кивнет, скажет ’’ага’’ и успокоится.

На самом деле такой ответ, хотя и отчасти справедлив, это уход от серьезного вызова, который выявляет то обстоятельство, что политика и государство являются теми областями, в которых реализуются глубинные, если можно так сказать, экзистенциальные человеческие запросы. Политика влияет на личную полноту осуществленности почти всякого современного человека, и полноту присутствия в бытии друг с другом, которые достигаются, в том числе, через подключение к большим нарративам, в частности к политическим идеологиям. Это легко можно увидеть на примере того, с каким энтузиазмом люди восприняли присоединение Крыма.

Как говорит философ Секацкий ’’Налицо достоверность имперского самочувствия’’. Я сам знаю людей, которые заявляют, что они готовы терпеть плохое здравоохранение и высокие цены в обмен на то, что ’’мы бомбим в Сирии, что нас боится США и мы возрождаем имперский проект’’

Идеология в истории 

В действительности не существует неких естественных вещей и в этом смысле необходимо производить акт интеллектуального остранения и остерегаться суггестивного воздействия тех вещей, которые мы можем воспринять как очевидные и сами собой разумеющиеся. Такие как, например, идеи справедливости или прогресса. Сами по себе они ни из чего естественнонаучного не вытекают, редуцируются до аксиоматики. В истории мысли есть масса представлений о должном, совершенно противоположных. Всякое утверждение должного попадает в конкурентное поле идей, которые исходят из своей онтологии, представления о человеке.

Идея, что никто не должен быть отчужден и угнетаем вытекает из гуманистической секулярной традиции, которой также существует множество альтернатив, авторитетность которых опасно недооценивать.  

Все это не является неким пустым философствованием, потому-что если мы некритично относимся к этим вещам, то мы рискуем упустить те необходимые элементы, которые формируют политическую, и, если хотите, этическую субъективность.

Итак, классическая политическая идеология. Конечно, в современном мире существуют люди, которые все так же воодушевлены и даже в хорошем смысле опьянены грандиозностью порывов, обобщений, представлений, которые несут в себе классические идеологии. Они упорно отстаивают их аутентичность, их правильность, но, полагаю, едва ли они способны существенно воздействовать на политическую реальность как мы ее сегодня знаем. Их время, на самом деле, безвозвратно прошло, о чем я скажу ниже.

Есть концепт Нового времени. Концепт, формирующий не только политическую, но и онтологическую истину, потому что всякое отрефлексированное политическое исходит из онтологического. Такие идеологии постулируют, что такое мир, человек, история, свобода, отношения между людьми и т. д. Все классические идеологии, которые мы знаем и которые в 20 веке вылились в три основных — коммунизм, либерализм и фашизм, претендует на такое знание.

Здесь надо сделать небольшой отступление и сказать, что во многом концом времени классических идеологий ознаменовалась философия Жиля Делеза, в которой он сначала говорит о традиционном обществе, где превосходство концепта было признано в качестве общей вертикальной иерархической сакрализированной системы мышления, общества, философии, то есть и философия была священна, сакральна, религиозна, утверждала иерархические модели напрямую. Модель устройства общества освещалась этой сакральностью и была очевидна, как законы природы.

6690585137_a8bb806802_b
Жиль Делёз (1925-1995)

Новое время, породившее политические идеологии, основано на той же самой матрице традиционного общества — т. е. порождаются такие же вертикальные, иерархичные, эксклюзивные, авторитарные концепты, при этом в противовес традиционному обществу — секулярные, рациональные, основанные на эмпирическом знании. Но при этом сама их авторитарная основа не может быть методом освобождения человека, — говорит Делез. Необходимы не новые экономические идеи, а новый способ формирования мышления. Дальше уже идут подробности философии Делеза, переход от авторитарного параноика к шизоиду, постсубъекту, о которой мы сейчас говорить не будем. Суть в том, что тень его идей легла на все западное послевоенное политическое мышление.

Идеологии оказались скомпроментированы, девальвированы, упоминание идеологии в положительном смысле стало почти непристойностью, идеология в современном западном цивилизованном дискурсе предполагает неизбежное подчинение всех областей жизни человека структурам политической власти, неизбежны ассоциации с ’’хождением строем’’, цензурой, неким форматированием личности и т. д.

’’Это Оруэлл’’, ’’бойтесь тех кто знает как надо’’ — это все хорошо известно, обо всем этом говорит громадный слой культуры 20 века, и это при той парадоксальной ситуации, что в западном мире и в сознании у большинства образованных людей в России главенствует идеология либерализма, которая является, кстати, одним из тех авторитарных концептов, раскритикованных Делезом

Итак, с течением исторического времени о котором мы сейчас умолчим, единственной идеологией, которая одержала победу, был либерализм (хотя сейчас с победой Трампа эта победа, возможно, израсходовала свои плоды). Сегодня либеральные ценности их сознательными или нередко несознательными сторонниками преподносятся как сами собой разумеющиеся и очевидные, а все остальное объвляется идеологией, беременной тоталитаризмом.

Это, разумеется, не так, но даже многие люди левых взглядов оказываются в действительности сторонниками либерального понимания человека. Они только добавляют, что надо немного объединяться, множить практики солидарности, обобществить средства производства, культивировать гражданское общество, а так —  мы целиком за самодостаточность индивида, за его самоочевидную ценность, за его свободу, если она не мешает свободе других.

Насколько это правильно или неправильно, сейчас умолчим. Но я могу сказать о себе, как о человеке, который очень не любит либерализм. Лично я не уверен, что когда я подразумеваю некоего трансцедентального человека, я не имею ввиду либеральный конструкт человека.

Во времени постидеологии возобладал разговор о проблематике государства, социального устройства, политического управления как разговор о биополитике. Это термин, впервые предложенный Мишелем Фуко, и отражающий ту суггестивную реальность разговора о политике, который стал доминантным в мире конца больших нарративов и классических идеологий. Это такой разговор о политике, в котором все суждения сводятся к ценности достойной физической жизни и структирированию доступа к материальным благам.

По остаточному принципу (т.е. отсекая все мировоззренческие системы как скандальные) выживание и безбедная ’’нормальная жизнь’’ — кстати, что это в точности такое, большой вопрос — ситуация эта отсыллает к античному спору об основаниях государства, т.е. и о первичности физиса, т.ене отменяемого, природного, естественного и номоса, т. е. закона, природного закона, который надо выявить, что и является протополитическим концептом политики.

Прошли века, и даже тысячелетия, и номос и физис совпали в неразличимости. Родилась биолопитика. Философ Джорджо Агамбен очень проницательно объясняет кризисность такой ситуации:

’’Критика Государства с позиций анархизма и марксизма оказалась неудовлетворительной именно потому, что она, даже смутно не разглядев этой структуры, поспешно отбросила arcanum imperii, как будто это не более чем совокупность симулякров и идеологий, сложившихся для его оправдания. Но, имея дело с врагом, чья структура тебе не известна, рано или поздно начинаешь идентифицировать себя с ним, и поэтому теория Государства (и в особенности чрезвычайного положения, то есть диктатура пролетариата как стадия на пути к обществу без Государства) оказалась тем самым подводным камнем, из-за которого потерпели крушение революции нашего времени».

Биолополический дискурс совершенно очевидно совпадает с дискурсом марксистским, видящим все социальные отношения и роли как производные от распределения материальных ценностей. Что интересно, втречаясь именно здесь, в этом неожиданном месте постиддеологии, дискурс марксистский и биополитический становятся как бы неразличимыми при полном сознании всех их противоречий, и чтобы эти сущностные различия выявить, необходимо провести как бы обратную редукцию, чем мы и пробуем заняться. Чуть ниже я уже перейду к социализму

В то же время, главным образом, философы Жижек и Бадью вскрывают ложность этого либерального пафоса, провозгласившего, что теперь наконец-то люди живут в свободном обществе, никто им не указывает что думать, что говорить, как соотносить себя с другими, познавать мир, во что верить и т.д.

maxresdefault
Афиша фильма Славоя Жижека «Идеология. Киногид извращенца», 2012

Жижек указывает на то, что идеология в мире осталась и работает, но ее субъектом стала не политическая власть, а горизонтальное культурно-медийное поле, которые так же безцеремонно и фундаментально форматирует человека, инсталирует в него некие представления о мире, которые он воспринимает как сами собой разумеющиеся, выстраивает способ его взаимодействия с другими. Только извлекают теперь из этого выгоду не авторитарные политические силы, а корпорации и собственники производств.

Эта ситуация в каком-то смысле еще более страшная, потому-что когда есть авторитарный правитель, то, хоть человек угнетен и несвободен, ему есть кому предъявить претензии. Есть тот, кого можно, в конце концов, свергнуть. Человек обладает мощной субъективностью и неким антропологическим достоинством, а когда у идеологии нет внятного субъекта, человек во многом вообще оказывается отрезан от возможности осознать свою несвободу и пребывает в иллюзии совершения свободного выбора. В действительности же он не способен к построению субъективности, он принимает происходящее как естественный ход вещей и тем самым становится безопасен для господствующих классов.

Бадью тоже совершает существенное прозрение — доминирующий политический дискурс убеждает, что ключ к человеческой свободе лежит в демократических институтах, свободной прессе, независимом суде, однако в действительности этот ключ оказывается в системе аполитичных связей, гендерном равенстве, семейных отношениях, рыночной системе, а все это остается под контролем сил, которым выгодно сохранять статус кво. Они размыты в горизонтальном пространстве форм власти.

Насколько это всё имеет отношение к нам, вопрос дискуссионный, потому что философы эти говорят о Европе, но то, что какое-то имеет, это несомненно. Все это надо объяснять либерально и оппозиционно настроенным гражданам, для которых любая идеология, что путинская, что социалистическая, представляется опасностью.

Надо доказать, что общества без идеологии вообще не существует в действительности.

Вместе с тем, мы можем зафиксировать, что в России большинство людей не хотят жить в релятивном обществе атомарных индивидов, освобожденных от всех форм коллективных идентичностей, для которых главным основанием жизни в одном государстве оказывается консенсус относительно того, что они все атомарны по отношению друг к другу, как это происходит в целом в Западной Европе. Просто жить ’’нормальной достойной безбедной жизнью’’, как это предлагало большинство лидеров протестов 2011-12 годов и то, что власть блистательно с выгодой для себя обыграла, предложив массам тяжелое символическое в виде реакционных реваншистских имперских ценностей.

Левые силы должны предложить свою идеологию, и она не должна быть сконструирована по лекалам Нового времени, как классическая идеология — её репутация в актуальном политическом мышлении безвозвратно испорчена. Классическая идеология осталась на откуп путинистам, националистам, евразийцам и прочим реакционным реваншистам-мракобесам. Это такая герметичная система в которой утверждаются бесспорные ценности, подвергают жесткой цензуре и физическому насилию всех, с ней не согласных, или же более мягкие варианты, как в нынешней России, за которыми постоянно маячит возможность вариантов жестких и, что называется, аутентичных.

Я надеюсь, среди нас нет тех, кто выступает за такой подход. Вместо него, я полагаю, должна быть предложена форма новой утопии, нового способа производства субъективностей, новых форм социальных связей. Естественно, сейчас эту утопию полностью описать я не претендую, но необходимо заявлять о ее необходимости.

Новая идеология, как мне кажется, должна пониматься как синтез экономической социалистической доктрины и понимания индивида как не атомарного субъекта, реализующего на деле довольно ограниченный ресурс возможностей (это либеральное понимание), а индивида, интенцией которого становится открытое вхождение в широкое социальное, движение к общему, поиск общего как того, к чему можно обратиться у всех возможных социально-культурных групп.

Тут, как ни парадоксально, самым радикальными действиями будут действия срединные, т. е. вклинивание между существующими представлениями, разламывание дискурсивных штампов. Кстати, Сартр говорил, что сознание это то, что дает большее сознание. Можно воспользовавшись этой максимой и переформулировать её — социальное это то, что дает большее сознание.

Необходимо постулировать, что человека делают счастливым сотрудничество и взаимопомощь, в противовес конкуренции и накопительству. При этом очень важно, что индивид не лишается своей эксклюзивности и абсолютной ценности.

Важно пропагандировать гендерное равенство, указывать на репрессию традиционной семьи и ее прочную связь с капиталистическим способом производства, разоблачать аполитичность как невольное потворствование существующему положению вещей.

Между нами и оппонирующими нам политическими силами, полагаю, также должно быть меньше опосредований через имена Маркса или Ленина. Необходимо производство непосредственных смыслов, не легитимированных именами, репутация которых для многих неочевидна.

У нас очень плохо обстоят с этим дела, но надо налаживать контакты с товарищами из других стран, необходимо демонстрировать космполитичность нашего проекта и показывать, что мы часть некоторой глобальной силы. В то же время, мы не можем избежать разговора о патриотизме.

В современной России говорящий о патриотизме чувствует за собой некую фундаментальную правду, не нуждающуюся в доказательствах. Я полагаю, что патриотизм в качестве некоего типа прочной идентификации себя с культурой и историей, а не необходимости противостоять всему остальному миру, это вполне безопасная и даже положительная вещь.

Спасибо за внимание.

Дискуссия после выступлений. 

Видеосъемка Анатолия Трофимова для группы “Маркс был прав”.

2 thoughts on “Нужна ли левым левая идеология?

  1. Я считаю, что левая идеология устарела. Я не оспариваю ваше революционное движение, но призываю к рассмотрению альтернативы. Альтернативу, я вижу в проекте Венера https://www.thevenusproject.com/ , http://www.tvpactivism.ru/ , http://designing-the-future.org/ . Мне нравится, как вы действуете, но я думаю, что левая идеология не принесёт людям мира в мире. Я предлагаю внедрить в экономику машины и тем самым освободить людей от работы, в прочем это и есть суть проекта Венера, но лишь её малая часть.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *