Петербургские войны памяти

В последние две недели новости из Санкт-Петербурга вновь актуализировали тему исторической памяти и ее использования современной российской властью. Практически одновременно в городе появились мост имени Ахмата Кадырова и мемориальная доска в честь Карла Густава Маннергейма.

Каждое из этих событий вызвало неоднозначную реакцию публики, породив вопросы к мотивам правителей, петиции, митинги и другие формы возмущения. Рассмотрим первый случай — появление моста в честь покойного президента Чечни Ахмата Кадырова. Петербургская либеральная и около либеральная публика начала раскручивать эту тему пару недель назад. Началось все с того, что безымянный мост через Дудергофский канал на Юго-Западе Петербурга топонимическая комиссия города решила назвать именем Кадырова.

Это вызвало возмущенную реакцию либеральной оппозиции. Выступавшему в Законодательном собрании депутату Максиму Резнику отключили микрофон, когда он задал вопрос об этом мосте. Страсти кипят нешуточные. Что могло побудить питерских чиновников принять такое неоднозначное решение? Некоторые видят в этом кивок в сторону нынешнего и.о. главы республики Чечни Рамзана Кадырова, или давление федеральных властей, или какие-то еще мотивы в духе околополитической конспирологии. Однако, если задуматься на пару мгновений, то что странного можно найти в этом решении?

кадыров
Ахмат Кадыров — герой России, человек, восстановивший «территориальную целостность» страны, вернувший Кремлю контроль над Чечней, убитый в результате теракта в Грозном. Разве не достойная кандидатура на увековечивание в одном из питерских объектов? Иронично для некоторой публики звучащий вопрос, думаю, для руководителей Петербурга имеет совершенно серьезный ответ — да, достоин. Аргументы протестующей публики при этом часто сводятся либо к петербургскому снобизму в духе «что сделал Кадыров для Петербурга», либо скатываются в такой же имперский дискурс «он убивал наших ребят». Мотивация здесь простая и не надо представлять власть предержащих каким-то изощренными людьми.

Для путинской власти Ахмат Кадыров герой без какой-либо иронии — он один из столпов «стабильности», общественный договор которой построен вокруг «замирения» Кавказа, т.е. передачи Чечни под контроль лояльных Кремлю людей в обмен на федеральные дотации. Чем больше такой контракт находится под угрозой вследствие экономического кризиса, чем меньше у правительства денег, тем больше потребность держаться за эту мифологему сильнее — в том числе и путем символического подкрепления ее при помощи географической карты.

Жажда стабильности и порядка распространяется в России не только на настоящее, но, как и вся политика памяти, активно завоевывает прошлое. Памятная доска царскому генералу Карлу Маннергейму в этом плане один из ряда примеров, стоящих в одном ряду с «реставрацией» стелы в Александровском саду в Москве, выставкой «Моя Россия», восхваляющей династию Романовых и тому подобными вещами. Вот и президент и маршал Финляндии, шведский барон Карл Густав Маннергейм тоже пополнил своей персоной новый имперский нарратив.

маннергейм

За какие же заслуги теперь в его честь памятная доска? Можно предположить, что за какие-то особые военные заслуги в долгой карьере кавалерийского генерала? Однако беглое знакомство с биографией не обнаруживает каких-то особых заслуг. Может, участие в коронации Николая II в Москве, которая закончилась Ходынкой, и за которую Маннергейм получил свою первую награду? Возможно, он доблестно сражался во время Русско-японской или Первой мировой войны? Беглое ознакомление с этими эпизодами тоже не говорит о какой-то особой отваге этого героя. 

маннергейм

Вероятно, наибольшая слава пришла к Маннергейму, когда он боролся с финскими коммунистами при помощи немецких войск, устроил белый террор в Выборге, вылившийся в расстрелы всех, заподозренных в симпатиях к красным. Или сотрудничество с Гитлером во время Второй мировой войны и поддержка блокады Ленинграда с севера принадлежит к числу заслуг маршала?

В войнах памяти, как и в реальных конфликтах, все средства хороши. Когда реальные, социальные и экономические основы «общественного договора» становятся все более шаткими, возрастает потребность заделывать трещины экономического неравенства духовными скрепами, материалом для которых становятся исторические деятели, мягко говоря — спорные. Монархист и муфтий хорошо подходят для исторического самопредставления президента и его окружения.

Но как же патриотизм и «антифашизм», спросит кто-то? Такой патриотизм вращается вокруг одной объединяющей и простой идеи — страхе перед любой революцией, любой территориальной нестабильностью. Исторический нарратив приходится лепить из того, что есть, помещая в него тех, кто по иронии был противником территориальной целостности России (Маннергейм поддерживал независимость Финляндии, а Ахмат Кадыров стал муфтием в неподконтрольной Чечне).

Вопрос остается в том, полюбит ли народ такой нарратив? Как социалисты, мы отвергаем подобные войны памяти. Либералы против «моста Кадырова» не только потому, что это человек, повинный во многих преступлениях, а скорее потому, что у них есть свой пантеон «героев», и «мост Немцова» ничуть не лучше. Один был героем войны, принесшей горе и чеченцам, и русским, а другой был одним из архитекторов современной российской политической системы, закономерно приводящей к войнам.

кадыров

Либералы не готовы быть последовательными и отказываться от своих стереотипов, потому с их стороны и не слышится особого возмущения памятной доской Маннергейму. Риторика и в этом случае избирательна — в одном случае против, потому что ненависть к условной власти застит глаза, а в другом — вполне приемлемый персонаж, ведь боролся с коммунизмом. Понятное дело, что люди остаются довольно равнодушны, ведь войны вокруг исторического наследия не решают проблемы растущего неравенства, а именно их и маскируют все эти сражения за символическое настоящее и прошлое. Наша же программа должна исходить из потенциала социалистического будущего.

Тимофей Раков.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *